Идеалы фамусовской Москвы
А. С. Грибоедов
У каждого времени свои приметы и свои песни. Наверное, не бывает такой эпохи, о которой кто-то не вспоминал бы с сожалением и умилением: «Вот как в наше время...» Но одно дело - вспоминать о дыхании свободы или о святом ощущении единства, общего всенародного подъема перед лицом общей опасности, другое - защищать с пеной у рта косность и мракобесие, невежество и лицемерие, попрание человеческого достоинства, вводя это в закон. Понятно, когда это делает «верхушка»: зачем же рубить сук, на котором сидишь? Но посмотрите, как порой старательно «цементируют фундамент » нижние, на местах - порой безо всякой надежды взобраться на самый верх...
в обществе. Связи. Но больше всего - деньги, любым путем. Посмотрите, сколько фраз-доказательств этому разбросано по всей комедии:
Кто беден, тот тебе не пара -
Желал бы зятя он с звездами да с чинами,
А при звездах не все богаты, между нами;
Ну, разумеется, к тому б
И деньги, чтоб пожить, чтоб мог давать он балы;
Вот, например, полковник Скалозуб:
И золотой мешок, и метит в генералы -
это опять-таки рассуждения о возможном женихе;
... Кто перед всеми знал почет?
Максим Петрович! Шутка!
В чины выводит кто и пенсии дает?
Максим Петрович. Да! Вы нынешние, -
нутка! -
это об идеале придворного, который благодаря своему подобострастию и подхалимству устроился поближе к распределению благ, в том числе и финансовых.
Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,
Великолепные соорудя палаты,
Где разливаются в пирах и в мотовстве -
это о жизни «верхушки» общества, о достижении ими материальных и прочих благ; Чацкий за грабительство обвиняет, а кто-то другой, может, «великолепным палатам» завидует.
... Он жалости достоин;
Был острый человек, имел душ сотни три.
Четыре -
Три, сударь.
Четыреста.
Нет! Триста.
В моем календаре...
Как раз четыреста, ох! спорить голосиста!
Нет, триста! - уж чужих имений мне не знать!
Нет! Триста, триста, триста.
Из этого спора видно, что имущественное положение человека - единственное, что волнует это общество, а также то, что бедного, имеющего мало душ, вообще никто б не пожалел. Способ, приносящий деньги, дающий положение, не обсуждается, ибо победителей не судят.
Знаменитый Максим Петрович, который «на золоте едал» и имел сто человек к услугам,
Когда же надо подслужиться,
И он сгибался в перегиб.
Обратим внимание на слово «подслужиться» - именно на приставку под-: это что-то среднее между «прислужиться» и «подлизаться». Из смешного, в общем-то неблаговидного эпизода вырастает случайная выгода - и умелое использование этого ставят в заслугу:
Привстал, оправился, хотел отдать поклон,
Упал вдругорядь - уж нарочно,
А? как по-вашему? По-нашему - смышлен.
Упал он больно, встал здорово.
Зато, бывало, в вист кто чаще приглашен,
Кто слышит при дворе приветливое слово?
Барон фон Клоц в министры метил,
А я -
К нему в зятья.
Шел напрямик без дальней думы,
С его женой и с ним пускался в реверси,
Ему и ей такие суммы
Он на Фонтанке жил, я возле дом построил,
Женился наконец на дочери его,
Поэтому варварское распоряжение своими крепостными - законным имуществом - возмущает только Чацкого:
То Нестор негодяев знатных,
И честь и жизнь его не раз спасали: вдруг
На них он выменял борзые три собаки!!!
... Сам погружен умом в Зефирах и Амурах,
Заставил всю Москву дивиться их красе!
Распроданы по одиночке!!!
Старый мир для достижения богатства и высокой должности ценит протекцию - в любое время и в любом виде:
Для замыслов каких-то непонятных
Детей возили на поклон...
Для упрочения связей Чацкому советуют съездить к «вздорной»
Татьяне Юрьевне, потому что
Все ей друзья и все родные, обратить внимание на «пустейшего человека из самых бестолковых » Фому Фомича, который при трех министрах был начальник отделенья, а главное - не высовываться с собственным мнением, ибо главные «таланты» для начальства - «умеренность и аккуратность». Вполне логично при этом поведение Молчалина, уделяющего много внимания старухе Хлестовой:
То моську вовремя погладит,
То впору карточку вотрет,
и делающего вид, что влюблен в Софью:
В угодность дочери такого человека,
Который кормит и поит,
А иногда и чином подарит...
Закосневшие в своих взглядах, черпающие сужденья «из забытых газет Времен Очаковских и покоренья Крыма», они пытаются перенять европейский внешний блеск и лоск. В результате - «ни звука русского, ни русского лица», «смешенье языков французского с нижегородским», «нечистый этот дух пустого, рабского, слепого подражанья».
Набрав
Учителей полки,
Числом поболее, ценою подешевле,
... книгам враг,
В ученый комитет который поселился
И с криком требовал присяг,
Чтоб грамоте никто не знал и не учился!
Интересен и рассказ Скалозуба о проекте
Насчет лицеев, школ, гимназий;
Там будут лишь учить по-нашему: раз, два,
А книги сократят так: для больших оказий.
«Ученье - вот чума», - лаконично и строго подводит итог Фамусов, советуя: «Забрать все книги бы да сжечь». Мы видим и мечту «добровольного цензора» Загорецкого - обкорнать имеющиеся книги, выбросив из них все неугодное существующему порядку вещей:
На басни бы налег; ох! Басни - смерть моя!
Насмешки вечные над львами! Над орлами!
Кто что ни говори:
Хотя животные, а все-таки цари!
и вынужденного кардинально изменить образ жизни:
Бал вещь хорошая, неволя-то горька;
И кто жениться нас неволит!
Ваш шпиц - прелестный шпиц...
и
Мой муж - прелестный муж?
Более того, Чацкий отметит типичность подобного явления: Муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей - Высокий идеал московских всех мужей. Исчезли принципы - какое дело, каким образом достигнуто богатство и положение - важен результат. Обесценены чувства - была бы выгода и внешний блеск. Человеческое достоинство? Да о чем вы говорите? В каких единицах его измеряют, с чем его едят?
Главное - не допустить никаких новых веяний, никаких кардинальных перемен, сохранив все старое, обветшалое, привычное. Очень удобное для таких душ, умеющих приспособиться к любому человеку и любому строю, который можно приспособить к себе. | 
