Где мы? В какой благословенный уголок земли перенёс нас сон Обломова? Что за чудный край! До девятой главы Обломов казался сатирой на лишнего человека и вдруг в девятой главе взлёт к высокому, эпически размашистому слогу. Где ещё мы можем найти подобные стилистические перепады, с резким переходом от сатиры к эпической торжественности? Прежде всего в поэме Н. В. Гоголя Мёртвые души, в финале первого тома, когда сатирический смех вдруг переходит в таинственно-патетическое вопрошание: Русь, куда ж несёшься ты? дай ответ. Не даёт ответа.
И в Мёртвых душах, и в Обломове происходит своего рода чудо. В Мёртвых душах прозаическая бричка Чичикова стремительно и неожиданно превращается в волшебную птицу-тройку. В Обломове столь же неожиданно выясняется: место рождения скучного героя волшебная страна. Вместе с тем что-то в этой волшебной стране напоминает нам о страхах, что сеют в обывателях города Калинова Феклуша и Кабаниха из Грозы А. Н. Островского. Жителей Калинова пугают некто лицом чёрен и люди с пёсьими головами. Примерно такие же представления о мире передаются из поколения в поколение обитателями Обломовки: За Питером живут французы или немцы, а далее уже начинался для них, как для древних, тёмный мир, неизвестные страны, населённые чудовищами, людьми о двух головах, великанами; там следовал мрак и, наконец, всё оканчивалось той рыбой, которая держит на себе землю. И для калиновцев, и для обломовцев за пределами их тесного мирка начинается страшный мир, полный тёмного, угрожающего волшебства.
Что же роднит Мёртвые души, Грозу и Сон Обломова? Мир сказки с его светлой и тёмной сторонами. Светлое чудо (превращение чичиковской брички в птицу-тройку) и тёмное колдовство (превращение в сознании обитателей Калинова поезда в змея) и то, и другое отсылает к сказке. Вот и во Сне Обломова за околицей деревни начинаются чудеса светлые чудеса народного воображения и тёмные чудеса мертвящего суеверия. Одно незаметно переходит в другое так, что трудно провести грань между добром и худом. Вот стоит избушка Онисима, а попасть в неё можно, только если упросить её стать к лесу задом, к нему передом. Это добрая сказка, но тут же, за ближайшей канавой, начинается страшная сказка. Маленький Обломов только хочет добраться до березняка не кругом, а прямо, через канаву, как испугается: там, говорят, и леший, и разбойники, и страшные звери. По этой канавке проходит граница между светом и тенью: поближе к дому маленького Обломова радостное чудо, подальше сказочная жуть.
грезится всё та же Обломовка, но только преображённая. Реальная Обломовка это только первое приближение к обломовской сказке; долгими вечерами няня рассказывает маленькому Илюше о неведомой стране, где нет ни ночей, ни холода, где всё совершаются чудеса, где текут реки мёду и молока, где никто ничего круглый год не делает, а день-деньской только и знают, что гуляют всё добрые молодцы, такие как Илья Ильич, да красавицы, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Прелесть обломовской сказки в том, что она проникнута любовью.
В Обломовке всё любовь, всё поэзия: Небо там, кажется, напротив, ближе жмётся к земле, но не с тем, чтоб метать сильнее стрелы, а разве только, чтоб обнять её покрепче, с любовью. В гармонии с любящей матерью-природой образ маменьки. Как мать сыра земля заботится о тех, кого она приютила, так печётся и маменька о своём сыне: Мать осыпала его страстными поцелуями, потом осмотрела его жадными, заботливыми глазами Сын же отвечает ей горячей взаимностью и тот взрослый Обломов, который спит и видит сон, и тот маленький Обломов, который снится ему: Обломов, увидев давно умершую мать, и во сне затрепетал от радости, от жаркой любви к ней: у него, у сонного, медленно выплыли из-под ресниц и стали неподвижно две тёплые слезы.
Но вместе с тем в обломовской сказке есть сковывающий страх, боязнь всего нового, незнакомого. Есть также тупая неподвижность и всё то, что соответствует русскому авось. Обломовка напоминает заколдованное царство, где всё погрузилось в сон. Напряжённая, полная исканий жизнь человечества не касается её. Еда и сон только этим и ограничивается тамошняя жизнь. Человек там во власти вековой скуки и лени. И эту высокую любовь, и эту лень находим в русских сказках. По словам философа Е. Н. Трубецкого, есть в них влечение к неумирающему добру, к вечной красоте, к той светлой запредельной полосе, где не заходит солнце. В них русский человек находит ту чудесную силу, те могучие крылья, которые уносят его прочь от житейской низменности, ту магию, которая превращает его из жалкого дурака в сказочного красавца.
Такова возвышающая сила сказок. Но, с другой стороны, в русских сказках, по мнению Трубецкого, преобладает пассивное начало: В ней сказывается настроение человека, который ждёт всех благ жизни свыше и при этом совершенно забывает о своей, личной ответственности Это прелестная поэтическая грёза, в которой русский человек ищет по преимуществу успокоения и отдохновения; сказка окрыляет его мечту и в то же время усыпляет. Получается, что в Сне Обломова дан ключ к русской сказке, а значит, и к русской душе. В нём открываются коренные, исконные черты русского характера. Значит, Обломов не просто сатирический тип, это образ, символизирующий глубочайшие противоречия русского человека его величие и его постыдную слабость.
главы читатель узнаёт сердцу милого Обломова. Критик заключает: Сон Обломова не только осветил, уяснил и разумно опоэтизировал всё лицо героя, но ещё тысячью невидимых скреп связал его с сердцем русского читателя. |
