Особенности лирики В. Брюсова
Валерий Яковлевич Брюсов родился 1 (13) декабря 1873 г. в Москве, в купеческой семье. Его дед по отцу был крепостным из Костромской губернии, который откупился на волю, после чего стал торговать в Москве пробками. Отец, Яков Кузьмич Брюсов, в молодые годы отдал дань написанию стихов и прозы. Дед по матери А. Я. Бакулин был поэтом-баснописцем. Своего внука он научил основам стихосложения. Возможно, это и предопределило жизненный путь поэта.
В начале XX в. зарождается новое направление в поэзии - символизм. Во главе этого литературного течения стоял Брюсов. Само поэтическое направление не было единым, внутри него существовало две ветви: старший символизм и младосимволизм. Но и для того и для другого направления символизма была характерна завуалированность смысла. Стихи поэтов-символистов могут трактоваться по-разному, но до истинного смысла порой бывает добраться очень непросто. Любое слово в стихотворении или все стихотворение могло быть символом. А у символа много значений и много трактовок.
«скульптурность образов», рассудочность; У него все подчинено форме. В. Ходасевич писал о ранней поэзии Брюсова: «Впоследствии, вспоминая молодого Брюсова, я почувствовал, что главная острота его тогдашних стихов заключается именно в сочетании декадентской экзотики с простодушнейшим московским мещанством. Смесь очень пряная, излом очень острый, диссонанс режущий, но потому-то ранние книги Брюсова (до «Tertia Vigilia» включительно) суть все-таки лучшие его книги: наиболее острые. Все эти тропические фантазии - на берегах Яузы, переоценка всех ценностей - в районе Сретенской части. И до сих пор куда больше признанного Брюсова нравится мне этот «неизвестный, осмеянный, странный» автор «Chefs d'oeuvre».
Раннюю поэзию Брюсова большинство современных писателей считают нелепицей. Стихотворение «Творчество» было воспринято как верх бессмыслицы:
Выходит месяц обнаженный
«Обнаженному месяцу, - комментировал эти строки философ Владимир Соловьев, - всходить при лазоревой луне не только неприлично, но и вовсе невозможно, так как месяц и луна суть только для названия для одного и того же предмета».
Вычурной заумью отличалось и начало стихотворения:
Тень несозданных созданий
Колыхается во сне,
Словно лопасти латаний
На эмалевой стене.
Фиолетовые руки
На эмалевой стене
Полусонно чертят звуки
В звонко-звучной тишине.
Между тем этот фантастический пейзаж лишь точное описание реальности. Даже экзотические латании (пальмы) не были выдумкой. Владислав Ходасевич, бывавший в доме Брюсова, вспоминал: «Дом на цветном бульваре был старый, нескладный, с мезонинами и пристройками, с полутемными комнатами и скрипучими деревянными лестницами. Было в нем зальце, средняя часть которого двумя арками отделялась от боковых. В кифелях печей отражались лапчатые тени больших латаний и синева окон».
«верхом бессмыслии». Брюсов описывает в стихотворении попу- мрак, сопутствующий творческому процессу: когда руки коснутся фиолетовыми на «эмалевой» стене печи. Мир в сознании человека в эти минуты раздваивается: в голове теснятся образы; внешней тишине сопутствуют звуки, из которых рождается стихотворение. Отсюда «звонко-звучная тишина». Мир реальных и мир воображаемых склеены в единое целое. Это и есть первичное состояние творчества.
Главное устремление поэта точно передается формулой Д. Мережковского: «Расширение художественной впечатлительности». Поэтому и логика здесь подчинена музыке стиха. Но в раннем творчестве Брюсова появляются и другие стихотворения, где образы, сочетания слов и звуков подчинены строгой логике. В «Сонете к форме» (1895) последовательными сравнениями: контуры и запах цветка, бриллиант и его огранка, застыванию «изменчивых фантазий» в «отточенной и завершенной фразе» - автор очерчивает зависимость содержания произведения от его формы, «тонкие властительные связи» между ними.
Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цветка.
Так бриллиант невидим нам, пока
Под гранями не оживет в алмазе.
«Хвала человеку» слышится «римская медь» - Брюсов чеканит свой стих, работает, как скульптор:
Верю, дерзкий! Ты поставишь
По Земле ряды ветрил.
Но вот открываем другое стихотворение «Ранняя осень». И слышим музыку, родственную романтическим напевам Жуковского:
Ветви прозрачны, аллея пуста,
В сини бледнеющей, веющей, тающей
Странная тишь, красота, чистота.
Эти два вроде бы исключающих друг друга начала естественные для Брюсова. Он честен в своем стремлении. В «Я» (1899) он признается, что полюбил «мглу противоречий». В послании «3. Н. Гиппиус» (1901) он в своих признаниях еще более откровенен: «И Господа и дьявола хочу прославить Я». Противоречия пронизывают поэзию Брюсова. Его напутствие «Юному поэту» (1896) апофеоз крайнего субъективизма:
Но не менее сильно желание соединиться со стихийным началом:
Я желал бы рекой извиваться
В камышах незаметно теряться,
Улыбаться небесным огнем.
Но и здесь он не желает до конца растворяться в потоке и борется за «свое вольное я»: Я хочу и по смерти и в море. Сознавать свое вольное я.
в его творчестве. Он хочет повелевать, но ради дела всей жизни готов и подчиняться. Отсюда столь по-русски противоречивое отношение Брюсова к языку. Он никогда бы не мог пропеть, как Бальмонт: «Я- изысканность русской медлительной речи». Но мог лишь проскандировать:
Мой враг коварный!
Мой царь! Мой раб!
Родной язык! | 
