Старый мир в поэме А. А. Блока "Двенадцать"
сложно. Поэзия это отражает. То, что кажется простым для нас: революция, отношение к ней, борьба старого и нового мира, - для Блока было трагическим, сложным. Поэзия Блока трудна, и в этом ее прелесть. Читатель словно вырастает, читая его. Сам Блок любил выражение Платона: "Прекрасное - трудно". Он видел и выражал жизнь в высших проявлениях, в моменте высших переживаний, кульминации чувств. Особенно трудным и потому на пределе поэтического напряжения оказалось прощание со старым миром в поэме "Двенадцать".
"Двенадцать" - "любовная драма": "Ванька с Катькой в кабаке", "Ванька с Катькой летит на лихаче". Катька изменяет, и Петька ее убивает. Что, Катька, рада?-Ни гу-гу... Лежи ты, падаль, на снегу!.. Это типичная "мещанская драма", выдержанная в стиле романсов под шарманку, вроде "Маруся отравилась". Строфы о Катьке с плясовыми припевами-поистине виртуозны:
Гетры серые носила,
Шоколад Миньон жрала,
С юнкерьем гулять ходила-
С солдатьем теперь пошла?
Ээ, эх, согреши!
Подпрыгивающие, притопывающие хореи - взвизгивают и дергаются, как звуки гармоники. В последней строфе одна строчка принадлежит жене поэта. 17 февраля Блок отмечает в записной книжке: "Двенадцать " - отделал, интервалы. Люба сочинила строчку "Шоколад Миньон жрала", вместо ею же уничтоженной "Юбкой улицу мела".
Парад "бывших" предшествует появлению двенадцати- тех, кого революция вырывает из почвы и сбрасывает в мир теней. По улицам революционного Петрограда, с усилием держась на ногах, проходят: барыня в каракуле ("поскользнулась и - бац - растянулась!"), невеселый "товарищ поп" ("помнишь, как, бывало, брюхом шел вперед и крестом сияло брюхо на народ?.. "), писатель - вития ("длинные волосы и говорит вполголоса: предатели! погибла Россия!"), старуха, которая жаждет найти более гуманное применение матерчатому плакату со словами "Вся власть Учредительному Собранию! ". ("Сколько бы вышло портянок для ребят, а всякий- раздет, разут... ") А вот и главный враг:
Стоит буржуй на перекрестке
И в воротник упрятал нос.
Поджавший хвост паршивый пес.
К людям старого мира Блок относится с какой-то озорной и в то же время немного злой иронией. "Бывшие" боятся двенадцати, ибо с красногвардейцами шутки плохи ("как пошли наши ребята в красной гвардии служить - в красной гвардии служить - буйну голову сложить! ").
Вдруг навстречу двенадцати - прямо наперерез - летит лихач. Лихач отличный! ("Елекстрический фонарик на оглобельках ".) В санях - Ванька и Катька. Кто она, эта Катька? Догадаться не трудно:
В кружевном белье ходила-
Походи-ка, походи!
С офицерами блудила-
Поблуди-ка, поблуди!
Эх, эх, поблуди!
Сердце ёкнуло в груди!
Ну, а кто же Ванька?
Солдат и блудный сын мятежа. Из-за девки мировую революцию проглядел. Бей золотопогонников! Не век же Катьке офицерье забавлять. Пусть, холера, черной кости послужит.
Помнишь, Катя, офицера-
Аль не вспомнила, холера?
Али память не свежа?
Эх, эх, освежи,
Спать с собою положи!
Революция блудных сыновей не прощает. Красногвардейцы крепко злы на Ваньку и хотят расправиться с ним. За что? За то, что Ванька "не наш", хоть и был "наш". Кроме того, он, очевидно, угостил ножом офицера не из любви к человечест ву, а, так сказать, из-за эгоистических, "мелкособственнических " побуждений - чтоб сжить со света соперника.
Стой, стой! Андрюха, помогай!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Лихач - и с Ванькой-наутек...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А Катька где?-Мертва, мертва!
Простреленная голова!
Среди двенадцати есть кто-то, который руководит всеми их действиями. Блок не выдвигает этого "незримого" на передний план; наоборот, заставляет его держаться в тени, но тем не менее мы чувствуем, что "незримый" имеет над бунтарями загадочную, таинственную власть. И он, этот "незримый", охотится не за Катькой, а за Ванькой. На Катьку он зол только за то, что она вскружила голову не только Ванюхе, но и Петрухе. С огнем не шутят. Катька встретила смерть не случайно. Она игриво наступила каблуком на сильную, настоящую страсть и не заметила, что из этой страсти может вырасти безумная злоба.
Что, Катька, рада?-Ни гу-гу...
Лежи ты, падаль, на снегу!..
Восторг убийства сменяется раскаянием. Петрухой овладевает горе и ужас:
За плечами-ружьеца.
Лишь у бедного убийцы
-Что , товарищ, ты не весел?
-Что , Петруха, нос повесил,
Или Катьку пожалел?
-Ох, товарищи, родные,
Эту девку я любил...
Ночки черные, хмельные
С этой девкой проводил...
-Из-за удали бедовой
В огневых ее очах,
Из-за родинки пунцовой
Загубил я, бестолковый,
Загубил я сгоряча... ах!
"незримого" убить в душе человека и чувство раскаяния, и стремление искупить грех. Иначе может погибнуть дело, за которое он взялся и ради которого овладел сердцами двенадцати. "Незримый" своего добивается:
Бессознательный ты, право,
. . . . . . . . . . . . . . .
Золотой иконостас?
-Ишь, стервец, завел шарманку,
Что ты, Петька, баба, что ль?
Вздумал вывернуть? Изволь!
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Али руки не в крови
Из-за Катькиной любви?
Близок враг неугомонный!
"Агитация" подействовала.
Торопливые шаги...
Он головку вскидава ет,
Он опять повеселел...
Эх, эх!
От этих забав у России синяки под глазами:
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба-
Гуляет нынче голытьба!
Двенадцать ринулись в бой! На штурм старого мира!
-Все равно тебя добуду,
Лучше сдайся мне живьем!
-Эй, товарищ, будет худо,
Выходи, стрелять начнем!
Откликается в домах...
Только вьюга долгим смехом
Заливается в снегах...
Революционный Петроград порождает петроградскую мещанскую драму; ритм частушек, гармоники и шарманки предопределяет собой "уголовный роман" Ваньки и Катьки. Поэма о ночи и крови заканчивается пением ангельских арф:
И за вьюгой невиди м,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Повторяющиеся созвучия ("невидим" - "невредим", "нежной" - "снежной", "надвьюжной" - "жемчужной"); сладостные трели ("вьюгой", "поступью", "россыпью"); бархатные "в" ("вьюгой невидим", "невредим", "надвьюжной", "венчике", "впереди") и шелестящие "ж", "ч", "с" ("нежной ", "поступью", "надвьюжной", "снежной", "россыпью", "жемчужной", "венчике из роз") располагаются сияющим нимбом вокруг имени Христа. Гармонические волны периода из семи стихов, медленно нарастая, вдруг разбиваются у Его ног:
Впереди-Исус Христос. |
