"музыке революции" (по поэме "Двенадцать")
"Всякое стихотворение - звенящая, расходящаяся концентри ческими кругами точка. Нет, - это даже не точка, а, скорее, астрономическая туманность. Из нее рождаются миры" - так охарактеризовал Блок то настроение, которое владело им, когда он искал для отображения революционной эпохи какую-то новую форму стихосложения. Новые формы стиха у Блока возникали из нового отношения к миру: "Художник поглощен исканием форм, способных выдержать напор творческой энергии".
"Двенадцать" включены осколки плясовых наигрышей, частушек и "жестоких" романсов. Частушки звучат, как музыка баяна, который захлебывается бесшабашным русским весельем и сумасшедшей русской радостью. Исповедь Петрухи стилизована под "жестокий" романс из тех, что разнесены шарманщиками по окраинам Петербурга. Иван Бунин, который резко отрицательно отозвался о поэме "Двенадцать", упрекает Блока за то, что поэт, взявшийся за стилизацию народных мелодий, не знает народного языка. По мнению Бунина, питерский рабочий не имеет представления о том, что такое "пунцовая родинка" и т. д. Выдвинутое Буниным обвинение необоснованно. Жители окраин Петербурга были большими любителями дешевых бульварных романов. В их речь часто входили "пышные" обороты речи, заимствованные из этих романов. Обороты эти не формировали строй речи, а только загрязняли хороший русский язык. Блок подметил эту особенность с удивительной чуткостью. Кроме того, обрывки народных мелодий включены поэтом в текст поэмы "Двенадцать" по такому же принципу, который руководил Чайковским, когда композитор включил в одну из своих симфоний мелодию русской песни "Во поле березонька стояла". Блоком неоднократно применен поэтический контрапункт, т. е. принцип одновременного звучания двух мелодий. В русских частушках и даже мещанских романсах сквозь пошлость и дурной вкус порой пробивается сильная страсть и настоящее горе. Александр Блок создал высокое и прекрасное из такого материала, от которого другие резчики по слову могли бы брезгливо отвернуться. Поэма "Двенадцать" разбита на двенадцать эпизодов. Редко в каком из эпизодов не встречается лозунг или марш. Первый эпизод заканчивается лозунгом: "Товарищ, гляди в оба!"
"Революцьонный держите шаг!" Третий эпизод заканчивается маршем. В конце шестого эпизода снова повторяется призывный лозунг: "Революцьонный держите шаг!" В конце седьмого эпизода и отчасти в восьмом марш перерастает в озорную частушку: "Запирайте етажи". В конце десятого и одиннадцатого эпизода снова обру чены марш и лозунг: "Вперед, вперед, вперед, рабочий народ! " "Во время работы я несколько дней - физически, слухом - ощущал вой ветра", - пишет поэт. Сделав марш и лозунг лейтмотивом своей поэмы, Александр Блок как бы преображает слово в неистовый ветер. Сжатые и стремительные строфы сами переходят в бурю: "Поток, ушедший в землю, протекавший в глубине и тьме, - вот он опять шумит и в шуме его - новая музыка. Мы любим эти диссонансы, эти звоны, эти неожиданные переходы в оркестре. Но если мы их, действительно, любили... мы должны слушать и любить те же звуки теперь, когда они вырастают из мирового оркестра и, слушая, понимать, что это - о том же, все о том же... Дело художника, обязанность художника - видеть то, что задумано, слушать ту музыку, которой гремит разорванный ветром воздух".
с соперником - девку, с которой герой поэмы проводил черные, хмельные ночки - творческий нерв "Двенадцати". Кровь Катьки и безумное отчаяние Петрухи пронесены Блоком сквозь кровь и безумное отчаяние всей русской революции: личное, индивидуальное раскрывает себя в коллективном, в разбушевавшейся стихии. Смена различных силлаботонических ритмов ритмами чисто тоническими - только средство к тому, чтобы художественно воспроизвести и рушащийся старый мир, и страстный, преображающийся в бурю порыв к новому. Новое дано преимущественно в тонических ритмах, старое - в силлабо-тонических. Столкновение ритмов рождает бурю: и слова, и художественный образ подчинены смыслу. На наших глазах происходит чудесное превращение: гул, "крушение старого мира", полет, порыв, бесцельное стремление становятся "великой творческой силой"; чистое разрушение обращается в созидание. Поэт верит, что музыка революции поет "о великом", верит, что она несет "мир и братство народов". Он обращается к интеллигенции: "Вы мало любили, а с вас много спрашивается, больше, чем с когонибудь. В вас не было хрустального звона, этой музыки, любви. Любовь творит чудеса, музыка завораживает зверей. А вы (все мы) жили без музыки и без любви. Лучше уж молчать сейчас, если нет музыки, не слышать музыки. Ибо всё, кроме музыки, всё, что без музыки, сейчас только разбудит и озлит зверя". В этих напряженных, упрямых повторениях слова "музыка" чувствуется одержимость.
"только музыка спасет") заставляет поэта поставить знак равенства между музыкой и революцией. Пусть в революции-кровь, самосуд и красный петух, пусть разрушаются дворцы и стираются с лица земли кремли, пусть ее мутный поток несет щепки, обломки и грязь, пусть хамство и зверство, разбойники, убийцы и провокаторы, - все это не меняет ни общего направления потока, ни того грозного и оглушительного гула, который издает поток. Никогда еще душа Блока не была так раскалена, так расплавлена, как в эти роковые и великие дни. Вершина его пророческого предвидения - в словах о мировой миссии революции. "Размах русской революции, - пишет он, - желающей охватить весь мир, таков: она лелеет надежду поднять мировой циклон, который донесет в заметенные снегом страны теплый ветер и нежный запах апельсинных рощ; увлажнит спаленные солнцем степи юга прохладным северным дождем. "Мир и братство народов " - вот знак, под которым проходит русская революция. Вот о чем ревет ее поток. Вот музыка, которую имеющий уши должен слышать".
"деревенская Россия" у Блока безмолвствует; поет городская голытьба, рабочие, фабричный люд, всколыхнувшееся дно столицы. "Двенадцать"-это весь Петербург, его ветер, его метельная ночь, его озорная песня. Поэт возносит на высоту искусства вульгарный мещанский говорок:
Али память не свежа?
Или:
Над собой держи контроль!
Или:
"душещипательном" распеве шарманки, в фабри чной частушке. Блок эту "мещанскую музыку" превратил в голос стихии, оркестровав ее ритмами метели, гибели и свободы. Тоническими стихами начинается поэма:
Белый снег.
На ногах не стоит человек.
Чередование двухударных строчек с трехударными подготовляет "державный шаг" двенадцати. Тема дана-ветер. Революция - стихия - ветер. И ритмы, и звуки - ветровые: мир закружился, полетел, все сорвалось с места-один "полет", один "порыв", одно обезумевшее движение. Тема ветра острым свистом пронизывает поэму:
Завивает ветер
Белый снежок.
Прохожих ко сит,
Два ритмических удара, все торопливее, все неистовее - с перебоями, ускорениями (3 удара: "рвет, мнет и носит"). И конец:
Один бродяга
Да свищет ветер...
Вторая глава - резкий перелом ритма; звуки веселого марша:
Идут двенадцать человек...
Свобода, свобода,
Чем, чем занята?..
"Двенадцать" - торжество новой ритмической стихии. Богатство, разнообразие и выразительность ее ритмов - небывалые в русской поэзии. Народные вольные напевы сталкиваются со строгими классическими размерами: на диссонансах, синкопах, контрастах и срывах строится музыкальный контрапункт поэмы. "Музыка революции" вбирает в себя "городские темы" всей поэзии Блока. |
