«Двенадцать»
«Двенадцать». Он «вбирает в себя и разговорный свободный стих (начало), и фольклорный ритм плясовой частушки («Как пошли наши ребята в красной гвардии служить»), и интонацию мещанского романса («Не слышно шума городского»), и пафос революционного лозунга («Революционный держите шаг»), и уличный язык голытьбы («Запирайте етажи»). И припев революционной песни («Вперед, вперед, рабочий народ»), и, наконец, все нарастающий к концу поэмы и подчиняющий себе все интонации торжественный и неуклонный ритм державного шага революции».
«... Ритмы Блока сильнее его самого и говорят больше, чем он хотел бы сказать,- часто наперекор его воле». Уместно заметить, что и в поэтическом сознании Маяковского новые мысли требовали прежде всего нахождения соответствующего «ритмического гула» . В научном ритмико-музыкальном анализе поэмы «Двенадцать» К. Чуковский видел возможность постигнуть идейный замысел Блока. Такой анализ - дело будущего. Но и простые наблюдения над текстом поэмы дают возможность увидеть постепенное и неуклонное «поглощение» ритмом «державного шага» остальных ритмов, в которых находили отражение повседневные, мелочные, низменные интересы.
«Двенадцать», уменье ее автора найти свои ритмы для передачи различных чувств и настроений, а главное - удивительное мастерство в использовании движения, борьбы ритмов для выражения главной идеи произведения - все это значительно обогатило советскую поэзию. Не случайно Маяковский, резко критикуя «безнадежные попытки» поэтов втискивать в старые размеры «распирающий грохот революции», приводил как положительный пример строчки из своего «Левого марша» («Разворачивайтесь в марше!») и из поэмы «Двенадцать» («Революционный держите шаг!»).
Маяковский не прошел мимо опыта автора «Двенадцати». Находки Блока - в первую очередь в области ритмики - плодотворно использованы Маяковским в поэме «Хорошо!». Это прежде всего, многообразие, «полифонизм» ритмов, соответствие ритма и интонации содержанию отдельных главок - «кадров» поэмы. Наиболее показательна в этом отношении седьмая глава поэмы «Хорошо!». Ритм песни-марша рабочих и залихватских частушек анархически настроенных крестьян помогают понять соотношение стихийного начала и революции.
«Шум» жизни, «музыка» революции, которую так внимательно слушал Блок, порождали не только новые ритмы, но и новые звуки, новый язык поэзии. Небывалая ломка всех устоев старого мира вызвала необходимость обновления поэтической речи. «На «главную улицу» истории вышел «новый хозяин» и заговорил на споем, необычном для поэзии языке, хотя прежним оставался его грамматический строй и словарный состав. Совершенно иным, однако, становился взгляд на мир, в корне изменились оценки привычных жизненных явлений, начинали складываться новые формы художественною освоения действительности. Политические симпатии и антипатии новых читателей, их эстетические запросы оказывали прямое влияние на поэтическую лексику, интонацию, жанровые особенности произведений новой литературы, Поэты не могли оставаться глухими к новой «музыке», «стихии языка», которая была отражением нового мировосприятия миллионных масс - подлинных творцов истории. «... Революция,- писал Маяковский,- выбросила на улицу корявый говор миллионов, жаргон окраин полился через центральные проспекты... Это - новая стихия языка. Как его сделать поэтическим?.. Как ввести разговорный язык в поэзию и как вывести поэзию из этих разговоров?». Так думал не один Маяковский. Эти вопросы были столь же волнующими и для многих других писателей, в том числе и для Блока.
большевики, товарищ, Красная гвардия, красный флаг, плакат, мировой пожар, революционный держите шаг, рабочий народ и др.
лексики. Ответ, кажется на первый взгляд, напрашивается сам собой: Блоку нужно было передать язык улицы, тот самый «корявый говор миллионов», который так сильно звучал после революции. Но это лишь одна часть ответа на поставленный вопрос. «Музыка уличных слов» необходима для характеристики двенадцати красногвардейцев. Воспроизводя язык улицы того бурного, напряженного времени, Блок рисует «апостолов» новой, светлой жизни как земных, грешных людей с присущими им грубостью, жестокостью, своеволием и другими темными пятнами старого «страшного мира».
Замечая и принимая неизбежное проявление грубости, «варварства», поэт не любуется, не восхищается ими. Наоборот, он показывает непременное преодоление всего темного, низменного в процессе революционной борьбы за преобразование мира: торжественная, приподнятая, патетическая речь постепенно заглушает и вытесняет звуки «улицы». Чем дальше, тем более отчетливо проступает высокий смысл борьбы, скрытый за внешним покровом мелкого, повседневного.
«Товарищ! Гляди в оба!», «Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг», «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем», «Вперед, вперед, рабочий народ!»). В последних - одиннадцатой и двенадцатой - главах преобладает торжественная интонация, торжественная речь. Она полностью вытесняет, заглушает звучавший раньше «шум» уличных, просторечных слов. Так поглощается низменное, грубое возвышенной «державной» целью. Читатель должен почувствовать это и в противоборстве ритмов, и в противоборстве двух стихий языка.
Выразительность, меткость, точность языка писателя становится более понятной для учащихся, если они имеют возможность сопоставить несколько редакций произведения и увидеть, как старательно художник подбирал нужные ему слова.
«Двенадцать» стала очень значительным событием литературной и общественной жизни молодой России. Она вызвала бурные споры и противоречивые оценки. Революционно настроенные слушатели, именно те, о ком и для кого была написана поэма, встречали ее с неизменным восторгом и одобрением. Поэма «Двенадцать» заняла прочное место в репертуаре чтецов, выступавших па концертах и самодеятельных вечерах. Призывные строки поэмы Блока звучали как революционные лозунги. Их можно было встретить и на плакате, и в витрине магазина, и в заголовке газеты, и в виде надписи па бронепоезде, отправляющемся на фронт. |
