«Кризис в критике» и позиция Блока
заявлял о своей принадлежности к символизму в дореволюционное, а отчасти и в советское время. Орган символистов «Новый путь», он называл своей «литературной родиной», а «Весы»,- правда, иногда отступая от этого признания, - «очень, очень» близким и дорогим ему журналом (там же). В ранний и средний период своего развития Блок выражал сочувствие не только таким живо интересующим его критикам, как Мережковский (с оговорками) и - несколько позже - Вяч. Иванов, но, в молодости, и таким сравнительно далеким, но «общеобязательным» для начальных стадий формирования русского символизма, как Бальмонт и даже известный французский эссеист Реми де Гурмон.
была особой судьбой, развивавшейся не только внутри символизма, но, как это давно признано историей литературы, и выходившей за пределы символистской ориентации па широкие дороги русской национальной культуры.
Возраставшее вместе с развитием Блока страстное, иногда почти яростное отталкивание его от модернистских течений во многом перевешивало инерцию его групповых литературных притяжений. Факт растущего отдаления его от символизма подтверждается движением его поэтического творчества, во многом преодолевавшего каноны и традиции школы. В прозе Блока, в его статьях и рецензиях процесс перестройки этих канонов и освобождения от них обнаруживается также вполне определенно. По содержанию и по стилю проза Блока, как и его поэзия, зависит от символистских эстетических норм и вместе с тем отличается от них. Упуская в характеристике Блока один из этих моментов, мы неизбежно исказим его подлинный творческий облик.
решений. Все это, как уже говорилось в первой части, имело определяющее значение в духовном развитии Блока Его мировоззрение и творчество, как и мировоззрение других символистов, было связано с русским освободительным движением и с восприятием русской гуманистической культуры XIX века. Но эта двойная связь Блока не только совпадает, но и отличается от той, которая характеризовала его соратников. Приобщение Блока к стихийному содержанию первой русской революции, к ее идеям и идеалам оказалось прочнее, органичнее и значительно устойчивее, чем у его ближайших соседей по литературе.
Как известно, революция 1905 года и вызванное ею идейное брожение решающим образом повлияли на Блока; ускорили его отход от ранней «мальчишеской мистики» (выражение Блока), привлекли его внимание к общественным вопросам и поставили на путь демократизации, которая продолжалась и в годы реакции, - как бы наперекор обратному движению, преобладающему в литературе нигилистического низкопробного модерна. Но и влечение Блока к гуманистической идеологии прошлого, совпадая во многом ссимволистским культом Пушкина, Достоевского, Тютчева, Фета, отличалось от него своей ориентированностью на Л. Толстого, Ап. Григорьева и даже - в какие-то моменты и с большими ограничениями - на революционно-демократических критиков 60-х годов. «Откройте сейчас любую страницу истории нашей литературы XIX столетия (...) - писал Блок в 1908 году, - и все вам покажется интересным, насущным и животрепещущим; потому что нет сейчас, положительно нет ни одного вопроса среди вопросов, поднятых великой русской литературой прошлого века, которым не горели бы мы (...). Если над любой страницей Гоголя ваша душа вспыхнет полымем вдохновения, то па любой странице Добролюбова она захлебнется от нахлынувшей волны дум». Конечно, от Вяч. Иванова такие слова о Добролюбове услышать было невозможно.
Эта позиция Блока, сформировавшаяся в 1907-1908 годах, отразилась и на его отношении к современной критике. |
