«земли» и «человека». Это, с одной стороны, типично романтическое осмысление «земного» как антитезы «небесного», идеального мира. Эта линия реализуется либо как полное игнорирование «суетливых» дел мирских(«Стихи о Прекрасной Даме», первые сборники стихов Вяч. Иванова), либо как изображение всего земного зла и пороков (И. Анненский, Ф. Сологуб, ранний Брюсов). В таких произведениях роль «земного» резко ограничена, четко и однозначно предопределена, чего совсем нет у Блока 1910-х годов.
«петербургских мистиков» и земного зла. «Петербургские мистики» принимали зло не как таковое, а как стадию становления мира, однако, как уже было замечено, отношение к ним Блока еще в начале века было сложным. В целом в данном случае, позиция Блока и «Петербургских мистиков» совпадает. Но есть и различия. Прежде всего «сюжет» «трилогии» сам поэт определил как путь лирического героя от изначальной гармонии, «мгновений слишком яркого света» - через «болотистый лес» земнойдействительности с ее «отчаянием, проклятьями, возмездием «, но и, с «земной красотой»с «первыми восторгами книги Бытия»- к рождению человека «общественного», художника, мужественно глядящего в лицо миру: Т. е. роль « земного» в трилогии двойная. Во-первых, «земное», «человеческое»- этап становления «я», связанный с утратой изначальной гармонии и « низвержением» лирического «я» (и «героини») блоковской лирики на землю. Здесь «земное» - сегодняшняя действительность, во всем ее «зле» - но и красоте, силе. Так воспринимал земной мир Блок. «Нечаянной Радости», «Снежной маски». Это восприятие близкое «Петербургским мистикам», дополняется описанием «Высокому»:
Я пошел во вражий стан
Ослепительные очи
«путь на землю» Блок 1912 г. Герой, идущий этим путем,- «падший ангел», отступник Прекрасного.
«земное», иное «человеческое» связанное с воплощением идеала в любви и природе («Арфы и скрипки»), искусстве («Итальянские стихи»), в жизни Родины («Родина»), в полнокровном разливе страстей («Кармен»), наконец, в героине «боя» за будущее («На поле Куликовом», «Ямбы»). У Блока 1910-х г. Воплощение Прекрасного в мире и есть «Человеческое» и «Человек» в трилогии поэтому - не символы «« чего -то иного, не знаки, а, напротив, глубинное, «тайное» значение таких образов», как «я», «мы», то, что сквозит за буднями повседневности: не земная «маска», а сущность. А у символистов во всех случаях собственно человеческое в образах фактически почти не подчеркнуто, или же оказывается внешней оболочкой, сквозь которую сквозит подлинная, «небесная» сущность изображаемого.
«Стихи о Прекрасной Даме, «Райская мать» Вяч. Иванова, Богородица Сологуба и т. д.), либо падшим, дьявольским образом («ты- иная, немая, безликая» Блока, «Лжехристос» Белого и т. д.). Блок 1910-х годов создает собственный «миф о человеке», миф- о человеческой истории». Человеку здесь отводится особая, несоизмеримая с философией Вл. Соловьева и других символистов, роль. Этот «миф» был осмыслен в образах фольклора («царевич», спасающий, «царевну»), Ветхого Завета (путь к Земле Обетованной), Евангелия (поэтическая синонимичность образов лирического «я», Человека и Христа), средневековой рыцарской литературы(«рыцарь») и в образах «маленького человека», в героической традиции романтизма XIX и начала XX в. «Падший ангел» - Человек, который когда - то «небо знал», но «пал» на землю, - оказывается в страшном мире земного зла, хаоса. Познав земные «восторги» и падения, подойдя к краю «унижения, «обнищания» и гибели, герой «лирической трилогии»должны стать мужественным активным участником «мифа об Истории».
«вечного боя» за Россию - «Новую Америку», «рыцарь», освобождающий «пленную царевну» («Душу мира», «тоскующую в объятиях Хаоса»,- земного зла). Человек - это тот, кто должен победить «страшный мир», принести в жизнь новую Радость - не «счастье», «уединенного создания», пережитого когда-то «в раю», а «творческий восторг», «Новой жизни» - жизни всеобщей. Сочетание конкретно- исторического и мифологического пластов повествования, их объединенность «мифом о человеке», « мифом об истории» еще заметнее в драме «Роза и Крест» и поэме «Возмездие». Работая над «Розой и Крестом», Блок, как показывают его собственные письма, дневники и записные книжки и подтверждает скрупулезное исследование В. М. Жирмунского, детально изучал быт описываемой эпохи, ее социальные отношения; стремился он и к углубленно психологическим характеристикам героев. Блок постоянно соотносит социальные коллизии эпохи. Кризиса феодализма и крестьянских войн с современностью. Как вечные рассматривает Блок и характеры персонажей. Таким образом, для пьесы оказывается необходимым воспроизведение разных сторон действительности. На этом фоне развертывается «миф».
человеческого и структуру образов находим и в «полной революционных предчувствий» поэме «Возмездие». Здесь еще больше конкретно-исторического, бытового, автобиографически точного. Первая глава в особенности строится так, что позволяет истолковать характеры героев как реалистические - определенные эпохой и историей: повествование о «дворянской семье», живущей «под петербургским небом». Но такое истолкование будет и правильным, и неполным. По Блоку, чем меньше «музыки» в ходе истории, тем больше «среды», «быта», «нравов». Чем громче звучит мазурка исторического «возмездия», тем эфемернее быт. «Сын» гибнет, уйдя из мира «уютов» и так и не увидел Нового. А сын Сына (о котором Блок пишет во вступлении к неоконченной поэме) вообще дан вне «быта»: дитя дворянина и польской крестьянки, он живет, заброшенный в «широких, польских клеверных полей», слушая музыку Природы.
«страшным миром» судьбы людей. Такое понимание Человеческого, резко отличаясь от концепций Вл. Соловьева и тем более от символистского «соловьевства», во многом ведет к известным нам традициями - демократическому утверждению исконной ценности человека, дополненному героическими чертами русской культуры начало XX в. - ее верой в мощь и силу Человека. Как мы видим, Блок вновь пытается объединить принципы символизма и реализма, как в 1907 году. Но в то же время, теперь главную роль для Блока играют исторические факторы. Блока 1910-х годов не покидает ощущение, что свет, история и современность, именно во всей их конкретности, отображают становление «мирового мифа» и что вне знания исторически конкретного невозможно проникнуть в тайны бытия. Отсюда - постоянные мысли о роли конкретных и живых деталей в искусстве: «люблю в «Онегине», чтоб сжалось сердце от крепостного права. Люблю деревянный квадратный чан для собирания дождевой воды на крыше над аптечкой возле PLAZA de TOROS в Севилье (Муз. Драма «Кармен»). Меня не развлекают, а мне помогают мелочи (кресла, уюты, вещи) в чеховских пьесах.
«Питательны», жизненно важны для искусства, конечно, не разграничений «самоценные» детали. В итоге если рад критических высказываний Блока (в статьях дневниках и т. д.) совпадал с положениями символистской критики, а творческий метод прозы, поэмы и драмы мог в той или иной степени, но никогда полностью - сближаться с символистским (ср. исторические произведения Мережковского, прозу Белого 1910-х годов, Вяч. Иванова), то лирики, столь глубоко пронизанной историзмом, символизм никогда не создавал.
«Возмездие»:
|
