Вряд ли будет сильным преувеличением сказать, что Петербург Андрея Белого вырос из Достоевского, по крайней мере, последний сильно на него повлиял. Даже лексически у них есть общие моменты: огромное количество событий помещается в относительно небольшой промежуток времени (на 24 часа запрограммирована бомба), поэтому у обоих писателей часто появляется слово «вдруг». Иногда можно заметить практически прямое влияние Достоевского: разговор Павла Яковлевича с Николаем Аполлоновичем очень напоминает разговор Порфирия Петровича с Раскольниковым - намеки, загадки, недоговорки. Но если Достоевский описывал Петербург как просто темный и грязный город, способствующий физической и моральной смерти его жителей, то Петербург Белого несет более мистическую окраску, потустороннее что-то. Грязноватый туман, трубные дали и люди даже какие-то неживые, люди- тени, люди-силуэты, копоть на окне.
Для Белого, как и для Достоевского, Петербург являлся лицом страны, по-гоголевски сборным городом, в котором сконцентрированы пороки современного общества. Возможно, для доказательства современности и актуальности появляются реальные лица, правда несколько «замаскированные»: граф Дубльве (С. Ю. Витте). Как и у Достоевского, город порождает преступление, но люди здесь не настолько идеологичны, как у Достоевского. В Петербурге Белого нет людей, подобных Раскольникову, Мышкину или Сонечке. Петербург - город, настроенный открыто враждебно по отношению к людям: «Изморось поливала улицы и проспекты, тротуары и крыши. Она поливала прохожих и награждала их гриппами: ползли вместе с пылью дождя гриппы под поднятый воротник: гимназиста, студента, чиновника, офицера, субъекта».
полностью вытесняя из их жизней истинные и прекрасные человеческие чувства, порождая отирание потных рук и лягушачью улыбку. Вообще, Петербург Белого наполнен элементами Достоевского Петербурга, как внешне, так и внутренне. Например, желтый цвет. Он просто заполняет город, лично я, не прилагая особенных усилий, насчитала 42 упоминания этого цвета, а также слов, имеющих сходный корень. Он вытесняет все другие цвета, он - цвет болезненный, символ хаоса и безумия, а также провокации. Еще желтый цвет передает политическую обстановку России того времени.
«любит» ничего живого: «Петербургские улицы обладают одним несомненнейшим свойством: превращают в тени прохожих». От него не отстают и петербургские правители. Их занимает только то, что рационально и правильно - не случайна страсть Аполлона Аполлоновича ко всему геометрическому. Таких людей пугает живое, они, пользуясь своим положением пытаются его подчинить, прижать к земле, сделать мертвым, геометрическим и правильным: «Аполлон Аполлонович островов не любил: население там - фабричное, грубое; многотысячный рой людской там бредет по утрам к многотрубным заводом; жители островов причислены к народонаселенью Империи; всеобщая перепись введена у них. Аполлон Аполлонович не хотел думать далее: острова - раздавить! Приковать их железом огромного моста, проткнуть проспектными стрелами».
даже в некоторых случаях пытается не выделятся, скрывать себя. Вот так, к примеру, дается описание Лихутина, пусть не очень высокого начальника, но занимающего достойное место в этом муравейнике: «Был он высокого росту, носил белокурую бороду, обладал носом, ртом, волосами, ушами и глазами; он был, к сожалению, в темно-синих очках, и никто не знал цвета глаз; ни - чудесного глаз выраженья».
«заставляющий» Варвару Евграфовну написать о нем такие строки:
Хоть аристократ,
А на самом деле, он ничуть не благороден и «мыслью не щедр», все это заменилось лягушачьим выражением лица. Он трус, причем трус настолько, что боится признаться в своей трусости: «Наливая коньяк, Николай Аполлонович думал о том, что представился удобный случай ему отказаться от предложения; но из трусости не хотел теперь выказывать трусость; и кроме того: не хотел он себя бременить разговором, когда можно было и письменно отказаться». Из-за этой же трусости он надеется, что все обойдется с бомбой, которую «скорей всего» унес Лихутин, он прекращает поиски и в итоге бомба взрывается, правда, так и не выполнив своей миссии - не убив Аполлона Аполлоновича. Сыновьи чувства Николая Аполлоновича тоже оставляют желать лучшего, он именно «чувством беден». Он ненавидит отца, ненавидит в основном потому, чти видит в себе его образ и подобие. Он хорошо знает своего отца, но не знает «где кончается он и где в нем начинается этот сенатор, носитель искристых знаков на золотом расшитой груди; он не то что представил, скорей пережил себя - в пышном мундире; и что-то заставило его привскочить перед бело-золотым старичком».
Это чувство нельзя назвать любовью, но оно является доминирующим в этом обществе. В нем есть еще что-то из гоголевского «Носа». Николай Аполлонович «привскочил» не при появлении отца, а при появлении сенатора. Это вряд ли можно назвать чувствами между отцом и сыном, это - «позорнейший физиологический акт», как называет это Аблеухов-младший. И это приветствие не является выражением чувств, это правило, оба знают, что так надо. Возможно, именно это же правило заставляет Николай Аполлоновича расплакаться в объятиях матери, а позже, посчитав это неприличным, холодно встать и уйти к себе, где думать он будет вовсе не о матери, а о тикающей сардиннице. Важна в романе тема бога.
Но если у Достоевского бог появляется как идея, спасает Сонечку и Раскольникова, то мир Белова настолько уже погряз в грехах, чти Христос сам пришел в него со смиренной фразой «Вы вот все отрекаетесь: я за вами хожу...»: «кто-то печальный и длинный, кого будто видела многое множество раз, весь обвернутый в белый атлас, ей навстречу пошел по путеющим залам; из-под прорезей маски смотрел свет его глаз, заструился с чела, от его костенеющих пальцев».
Белого, как и Достоевского, очень важен. Даже Липпанченко Дудкин убивает ножницами, а не ножом (если их полностью раскрыть, получится подобие креста). В принципе, как видно из этой работы, виденеие Петрбурга у Белого и Достоевского во многом пересекается, что, в принципе, понятно. Во-первых, эти произведения писались с промежутком 40-50 лет, что не так много, а, во- вторых, я писала о явном интересе Белого к произведения Достоевского. Но Белый не был последним, кто включил Петербург в свои произведения. Этот город до сих пор является не то чтобы ключевой, но достаточно важной темой в русской литературе. |
