«Петербург»
«Петербург», как это бывало в немногих больших произведениях мировой литературы, нельзя ввести в узаконенные традицией рамки одного литературного направления и одного жанра. «Петербург», выросший на почве символизма и отмеченный всеми признаками символизма, вместе с тем явление реализма «в высшем смысле», в том значении, которое вкладывал в это определение Достоевский.
«Петербург» - историко-психологический роман, но с таким огромным лирическим содержанием, вложенным в ритмизированную, «музыкальную» форму, что это меняет жанровую природу романа, заставляет видеть в нем не только роман, но и роман-поэму. Жанровая природа «Петербурга» определяется еще и тем, что он, заключая в себе сферы психологическую, историко-культурно-философскую и бытовую, совмещает их с мифом, проецированным в «космическое бытие».
«необычайную значительность», а в 1915 году назвал его «сумбурным романом с отпечатком гениальности». Вяч. Иванов в статье 1916 года писал о «поразительной духовной энергии», сосредоточенной в «Петербурге», о «вещей значительности» этого романа, о своем «восхищении яркостью и новизною» и о глубине содержащихся в нем прозрений. В. Брюсов, относящийся к «Петербургу» более сдержанно, все же считал, что «новый роман Белого есть некоторое событие в литературе, интересное само по себе, даже независимо от его абсолютных достоинств». Критик, связанный с ослабленной и деформированной народнической традицией, Р. В. Иванов-Разумник оценивал «Петербург» еще определеннее: «замечательный роман, равного которому давно не появлялось в русской литературе».
«Петербург» по богатству его содержания с романами Толстого и Достоевского, поясняя при этом, что задача Белого была «гораздо сложнее и труднее, чем у названных писателей». Одновременно с Аскольдовым исключительно высоко, хотя и с оговоркой, оцепил прозу Белого и О. Э. Мандельштам.
«Петербурга». Но нельзя не заметить, что в некоторых из этих отзывов и в других, соседствующих с ними, высокая оценка романа как бы осложняется чувством угнетенности и подавленности, которое было вызвано его чтением. Критиков и читателей смущает и отталкивает негативная стихия романа, его темный, пугающий, болезненный фон, то, что представлялось в его содержании безысходностью и беспросветностью. Блок в 1913 году в дневниковой записи о «Петербурге», называя Белого «несоизмеримым», утверждает, что «печатать необходимо все, что в соприкосновении с А. Белым», а рядом пишет о том, что чтение Белого у него всегда вызывает «туманную растерянность; какой-то личной обиды чувство», «отвращение к тому, что он видит ужасные гадости; злое произведение («Петербург»); приближение отчаянья (если и вправду мир таков)».
«Петербурге», восхищаясь этим романом, вместе с тем определяет его как «вдохновение ужаса», «красочный морок», стоящий вне эстетических категорий, оторванный от «реальных сил русской земли». Ведущий критик газеты «Русские ведомости», принадлежащий к по народническому направлению, И. Н. Игнатов, в свою очередь признавая талант Белого, видит в его романе сплошное отрицание действительности, мир «призраков п туманов», который представляется нелепым и гадким кошмаром, а попытки выйти из этого мира - неуверенными и неубедительными.
«Петербурге» почти одновременно с Вяч. Ивановым, отмечая сосредоточенность Белого на отрицании, указывал также и те тенденции в романе, которые противостояли этому негативному миру. Наиболее весомые отзывы, сопровождающие первое появление «Петербурга» в печати, перечислены здесь полностью, но отмеченная и преобладающая в них линия высказываний обнаруживается отчасти и в последующей литературе о романе. (Я не говорю о работах академического характера последних десятилетий.) Стоит обратить внимание на то, что суждение Вяч. Иванова о «Петербурге» и самое заглавие его фельетона («Вдохновение ужаса») были повторены Корнелем Зелинским в разносном вульгарно-социологическом вступлении к роману - «Поэма страха» («Петербург», М., 1935). Иначе говоря, различие в уровнях и в общем осмыслении «Петербурга» не помешало автору указанной статьи найти в этом пункте общую точку зрения с одним из крупнейших идеологов русского символизма. Впрочем, формулу Вяч. Иванова, в сущности, принимает и автор известной зарубежной монографии об Андрее Белом К. В. Мочульский. Называя «Петербург» «гениальным творением», Мочульский тем не менее видит в нем только «мир кошмара и ужаса; мир извращенных перспектив, обездушенных людей и движущихся мертвецов».
«Петербурге», появившихся в ближайшее время после издания его отдельной книгой, он охарактеризован как произведение исключительно мрачное и безвыходное. Такому читателю, как Блок, и другим, подобно Блоку, высокие достоинства романа, этот мрак, застилающий страницы «Петербурга», мешает принять роман без оговорок.
«очищения» и «осветления», выражал, как бы ни относиться к его статье о «Петербурге» в целом, широко распространенное, осознанное пли не вполне осознанное, но, несомненно существующее желание читателя-рецептора, обращенное к литературе и к искусству вообще. Речь идет о положительном содержании художественного творчества и вместе с тем о том свойстве, которое, в конечном счете, также связано с положительными функциями его, - о его действии. |
