"Придорожные травы"
Бальмонт, по воспоминаниям современников, был позером. Постоянно окруженный поклонниками, он держался так, как должен держаться великий поэт. Он хмурил брови, гордо откидывал голову. Но долго в своих позах продержаться не мог. Его выдавал смех. Он смеялся задорно и добродушно, как ребенок. Мне кажется, что корни его лирической проникновенности как раз в этих его особенностях характера. Это состояние благоприятная среда для поэзии вообще.
Стихотворение, о котором пойдет речь, одна из лирических поз Бальмонта, но вопреки ей поэтический дар и искренняя страсть Бальмонта вырываются из ложного пафоса к высокой гармонии.
Спите, полумертвые, увядшие цветы,
Так и не узнавшие расцвета красоты,
Близ путей заезженных взращенные Творцом,
Смятые невидевшим тяжелым колесом.
мог пожалеть в жизни только ребенок, воспринимающий разрушения в природе куда ранимее, чем взрослый. Такой ребенок живет и в стихах у Пастернака.
Следующая строфа уже трагедией природы утверждает начало человеческого конфликта, вызываемого стремлением к запретной свободе чувств, мыслей и т. д. Символисты, как известно, стояли в нравственной, эстетической и даже религиозной опозиции к современному им обществу. Здесь явный намек на это:
В час, когда сбываются несбыточные сны,
В этой строфе мне также слышны отголоски увлечения Бальмонта мистикой: заклинания, заговоры, ворожба. Фатальное отношение к живому миру характерная черта всех символистов. Во время публичных выступлений публику нередко охватывал мистический ужас. Придавая особое значение мистике, символисты оправдывали этим неприязнь к бывшей до них эстетике: Лирический герой Бальмонта предлагает читателю сделать нравственный выбор: или идти за ним к солнцу, или оставаться в старом мире и гибнуть, не успев расцвести:
Вот полуизломаны лежите вы в пыли,
Вы, что в небо дальнее светло глядеть могли,
В женственной, в нетронутой, в девической красе.
Здесь я себе позволю заметить детскую улыбку Бальмонта, вольно или невольно, но она всегда присутствует в его величественных позах: в третьей строке поэта-ребенка засветила звукопись каки все. Это осознанное озорство чрезвычайно взыскательного к слову поэта.
Но во всем остальном звукопись лишь подчеркивает самую суть стиха. Магические шипящие почти в каждом слове последней строфы создают мистический фон заговора. Лирический герой окуривает обреченную красоту обезболивающим мистическим дымом. Я бы сказал, это своего рода нравственная анестезия:
Спите же, взглянувшие на страшный пыльный путь,
Богом обделенные на празднике мечты,
Спите, не видавшие расцвета красоты.
В связи с магическими свойствами поэзии Бальмонта хочу напомнить, что был случай, когда его стихи, повторяемые наизусть замерзающей в вагоне женщиной, спасли ей жизнь: она отогрелась! Об этом пишет в своих мемуарах Н. А. Тэффи.
А кто знает, сколько прекрасных молодых душ было спасено поэзией Бальмонта! Поэзия это чудо! Настоящий поэт это счастье! | 
