Философские мотивы лирики Ахматовой
лирики Ахматовой. И все же ее творчество - шире и глубже тех неправомерных представлений о нем, которые издавна сложились у ее читателей:
И женщина какая-то
Оставивши мне кличку, из которой,
Я сделала, пожалуй, все, что можно.
«смены времен». События взрывной, апокалипсически грандиозной эпохи с масштабными революционными потрясениями, мировыми войнами и чрезвычайно убыстрившимся ритмом жизни окрашивали ее лирику, в том числе и ее «любовный роман», преимущественно в трагедийные и в чем-то пророческие тона. Ахматова прошла большой творческий путь. Человек сильной воли и непреклонного мужества, с развитым чувством собственного достоинства и бескомпромиссной совестью, она перенесла тяжкие невзгоды, отразившиеся как в «Реквиеме», так и в некоторых стихах послевоенных лет.
В послевоенные годы она многое вспоминала - это и была дань возрасту. Но ее воспоминания менее всего походили на мемуары, созданные на досуге. В своих поздних произведениях она бескомпромиссно и сурово судила прежнюю, некогда воспетую и уже ранее запечатленную нею эпоху. Блуждания памяти и совести по кромешным далям давно отзвучавших времен неизменно приводили ее в день сегодняшний. Историзм мышления является в поздних стихах главным героем поэтического рассуждения:
Суровая эпоха повернула.
Мне подменили жизнь. В другое русло,
Мимо другого потекла она,
легким. В стихотворении «Летний сад» она пишет:
И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,
Любуясь красой своего двойника.
И замертво спят сотни тысяч шагов
Врагов и друзей, друзей и врагов.
От вазы гранитной до двери дворца.
Там шепчутся белые ночи мои
О чьей-то высокой и тайной любви.
И все перламутром и яшмой горит,
Но света источник таинственно скрыт.
Так же таинственно скрыт источник света и в некоторых поздних стихах Ахматовой. Они живописны и музыкальны, они мягко и ровно освещены доброй и всезнающей улыбкой, благодарно прощающейся с вечно прекрасным и нетленным миром:
О своем я уже не заплачу,
Но не видеть бы мне на земле
На еще безмятежном челе.
Философская сторона лирики Ахматовой представляет собой несомненный интерес. Ее взгляд на мир был своеобразен и достаточно последователен. Как акмеистка, в свой ранний период она была противницей растворения живого, вещно-телесного и материального мира в тех мистических категориях, которые были свойственны символистам. Ахматова признавала мир реально и объективно существующим. Он был для нее конкретным и многоцветным, его следовало переносить в строчки стихов, стараясь быть при этом точным и правдивым. Поэтому она считала пригодным для художественного изображения буквально все, что составляет повседневную жизнь и окружает человека: полночный свод, крохотная былинка, ромашка или лопух. То же и в чувстве - любая из человеческих эмоций может быть художественно исследована, закреплена в слове и передана будущим столетиям. Власть и могущество искусства представлялись ей огромными и вряд ли даже обозримыми. Ахматова любила передавать это удивление читателю, когда имела возможность еще раз убедиться в фантастической нетленности человеческой культуры, в особенности такого хрупкого и невечного материала, каким является слово.
В ее поздней поэзии наиболее устойчивый мотив - прощание со всем прошлым, даже не с жизнью, а именно с прошлым: «На прошлом я черный поставила крест...». Он звучит не только в лирике позднего периода, начиная с тридцатых годов, но, разросшись, этот мотив образовал собой масштабную «Поэму без героя». Характерной особенностью военной и послевоенной лирики Ахматовой является удивительное своей неожиданной естественно стью совмещение двух поэтических масштабов: это, с одной стороны, обостренное внимание к мельчайшим проявлениям окружающей поэта повседневной жизни (красочные мелочи, выразительные детали, штрихи), а с другой - огромное небо над головой и древняя земля под ногами, ощущение вечности:
Из задымленного стекла,
Как будто «Лунная соната»
Нам сразу путь пересекла.
Незыблемость вечных основ жизни, живительным и прочным элементом входившая в ахматовский стих, не могла упрочить и сохранить уникальное в своем единичном существовании человеческое сердце, но к нему-то, прежде всего, и должна быть обращена поэзия:
Наш век на земле быстротечен,
И тесен назначенный круг,
А он неизменен и вечен -
Среди множества стихов военных и послевоенных лет есть такие, которые являются как бы спутниками создававшейся одновременно с ними «Поэмы без героя». В них Ахматова уходит по дорогам памяти - в молодость, в 1913 год, вспоминает, взвешивает, судит, сравнивает. Глобальное понятие Времени властно входит в ее лирику и окрашивает ее в своеобразные тона:
А все, кого я на земле застала, Вы, века прошлого дряхлеющий посев!..
В стихотворении «На Смоленском кладбище» она как бы подытоживает прошедшую эпоху. Здесь главное - ощущение великого водораздела, пролегшего между двумя веками: прошлым и нынешним. Ахматова видит себя стоящей на этом берегу, на берегу жизни, а не смерти:
Интриги и чины, балет, текущий счет...
В этих строках речь идет о мнимом человеческом существовании, ограниченном пустой быстротекущей минутой. В одной этой фразе схвачена суть мнимой, а не подлинной человеческой жизни. Эта «жизнь», утверждает Ахматова, равна смерти. Подлинная жизнь появляется у нее, как правило, тогда, когда в стих входит ощущение истории страны, народа. Когда-то в молодости в «Эпических мотивах» она писала о том, что в старости, в нищете, в болезнях, на грани смерти она, возможно, вспомнит мягкий зимний снег, медленно поднимающийся кверху:
Чтоб я когда-нибудь забыла это.
И если трудный путь мне предстоит,
Вот легкий груз, который мне под силу
С собою взять, чтоб в старости, в болезни,
Быть может, в нищете - припоминать:
Закат неистовый, и полноту
Прелесть «милой жизни» постоянно преодолевала мрак ее последних стихов. Возможно, на краю жизни она взяла с собой именно легкий груз, живые очертания царскосельских садов, и заснеженный Тучков переулок, и комаровские сосны... А нам она оставила поэзию, где есть все: и мрак жизни, и жестокие удары судьбы, и отчаяние, и благодарность солнцу, и «прелесть милой жизни». |