Сочинение-этюд об Ахматовой и Гумилеве
"Не волнуйся за меня, чувствую прекрасно, пишу стихи и читаю Гомера". Она не пришла в изумление и не заплакала. Анна знала его характер, знала его сердце: оно билось сейчас спокойно, вопреки тому, что жить ему оставалось немного больше десяти часов.
"Илиаду» и сел у окна,
На губах трепетало последнее слово,
Что-то ярко светил фонарь иль эхо,
И медлительно двигалась тень временно.
Она вспомнила эти строки, которые он подарил ей несколько лет тому. Она не знала тогда, что в этих строках отразилась вспышка будущего кровавого зарева его трагической судьбы, как и в том стихе, который он написал за несколько лет до настоящего заключения:
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.
Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Пыльную и мятую траву.
копнами сена берегу, в голове ее промелькнула мысль: а что попросил бы он, если бы такое произошло с ним? Она вспомнила мохнатые кокосовые орехи, которые привозил ей этот вечный путешественник из далекой Африки, и у нее защемило сердце. И она, только сейчас постигла, что видела сегодня его лицо, улыбающееся и безжалостно порезанное решеткой, в последний раз. Завтра серым петербургским утром его убьют, как убивали к нему десятки русских поэтов - на дуэли, на эшафоте, на кавказских горных тропах, куда попадались они не из собственной воли... А через несколько дней по его смерти ее вызовут в Петроградские губчека и вручат справку о том, что офицер Николай Гумилев, обвиненный в участии в контрреволюционном перевороте, расстрелян 24 августа 1921 года.
1303 книжки, которые принадлежали ему, - сборники его любимых поэтов - Вийона, Готье, Малларме, Рембо... и его собственные поэтические откровения, удивительные плодородного "сада души", в одном из которых (она это хорошо помнит) есть такие строфы:
Я пришел из иной страны,
И мнет нравиться не гитара,
А дикарский напев зурны.
Темным платьям и пиджакам
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.
Припадает к воде и пьет,
И умру я не на постели,
А в какой-нибудь дикой прищепе
Утонувшей в густом плюще...
Припомнилось, как приехала в Царское Село осенью 1910 года и еще издали увидела его, высокого и стройного, в черном пальто и цилиндре, а рядом с ним невысокого на рост Сергея Ауслендера в потертой студенческой шинели. Они ждали на нее, но так заговорились, что не заметили ее появления. Над их главами ветер шелестов золотой листвой кленов. Гумилев энергично взмахивал рукой, напоминая чем-то разнервничавшегося журавля, а Ауслендер слушал его, ошарашенный и встревоженный. Вдруг они увидели Анну и засмеялись весело и беззаботно. Пешком шли к дому, в котором жил Николай со своими тетками. Он говорил по-французски. Анна поняла, что Гумилев взволнованный. Спросила, о чем они говорили с Сергеем, и услышала от Ауслендера: "Сегодня ваш жених играл роль пророка".
Гумилев уверенный, что через несколько лет над Европой пронесется сокрушительный ураган войны, и на Россию ждут страшные испытания. Соотечественники будут убивать друг друга, а после того победители начнут мордовать и казнить всех, кто хотя бы чем-то будет напоминать им об их преступлениях и жестокость". Того вечера, когда сидели возле камина и потихоньку обменивались мнениями, большей частью связанные с поэзией, журналом "Аполлон", в котором работали Николай и Сергей, Гумилев неожиданно побледнел, тень грусти и боли пробежала по его лицу, и он прочитал наизусть стих Константина Бальмонта:
По слову Грозного, среди толпы рабов,
Кровавые затевали игры,
Чтоб увеличить полчища гробов,
Когда невинных жгли и рвали по прудам,
На небах, своим стадом,
Разве могла знать Анна, которая разговаривая под кленами с Ауслендером, и сейчас, читая бальмонтовский стих, заглянув в трагическое грядущее, которое оборвало жизнь миллионов людей и его собственное?! Записка от Гумилева, которую она еще и до сих пор держала в руке, была последней ниточкой их, как когда-то ей казалось, бесконечного диалога. Ангелы, которые спасали ее сероглазого короля от когтей африканских хищников, от смертельной жары абиссинских пустынь, от пулеметных очередей на германском фронте, не смогли защитить его от кровавого лезвия большевистской гильотины. На первом же допросе, услышав от чекиста с холодными, как у рыбы, глазами обвинения в контрреволюционном заговоре и вопрос, или есть у него факты, которые могли бы опровергнуть это обвинение, или есть люди, которые могли бы подтвердить правдивость его ответов.
Гумилев пренебрежительно засмеялся и сказал, что следователь услышит от него ответ, но будет он первый и последний: "Я не виновный, и вы это знаете. Вашей революции нужны жертвы, чтобы взять на испуг тех, кто мыслит иначе. Вы не услышите от меня ни одного имени. Вы не пополните список жертв, которые приносят комиссары кровавому большевистскому молоху". |
