«НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ»
словно повторил этот маршрут, перенеся «мир» сво его творчества из Диканьки и Запорожской Сечи на Нев ский проспект. Впоследствии третьей «географической областью» гоголевского творчества станет глубокая Рос сия «Ревизора» и «Мертвых душ». И герои Гоголя путе шествуют в этих же направлениях, связывая разные пе-риоды и «миры» его творчества между собой: кузнец Ва-кула из «Вечеров на хуторе близ Диканьки» верхом на черте летит в Петербург, Хлестаков из столицы является «ревизором» в уездную глушь...
«Трудно охватить общее выражение Петербурга», - писал Гоголь в статье «Петербургские записки 1836 года», - потому что в городе этом царит разобщение: «как будто бы приехал в трактир огромный дилижанс» в кото ром каждый пассажир сидел во всю дорогу закрывшись и вошел в общую залу потому только, что не было другого места». Столица словно большой постоялый двор, где каждый сам по себе и никто не знаком друг с другом. Как отличается этот образ от «общего выражения» малорос сийского хутора или ярмарки гоголевских «Вечеров»! Вот мы читаем в финале «Сорочинской ярмарки»:
«Странное, неизъяснимое чувство овладело бы зрите лем при виде, как от одного удара смычка музыканта в сермяжной свитке, с длинными закрученными усами, все обратилось, волею и неволею, к единству и перешло в согласие... Все неслось. Все танцевало».
«всеобщая коммуникация Петербурга», В начале одноименной пове сти показана жизнь этой главной улицы главного города во всякое время суток. Картина полна движения, но у каждого лица и у разных «кругов и кружков» свое пере мещение в свои часы; все объединяются только местом - Невским проспектом. Здесь тоже «все несется», но по-другому, чем на Сорочинской ярмарке.
«все» или его любимое «все что ни есть». Можно сказать, что это понятие было формулой его идеала, его представлением о чем-то гармоничном и целом. В народном мире «Вечеров» и «Тараса Бульбы» это гоголевское «все что ни есть» звучит возвышенно - здесь оно охватывает как бы единую грандиозную лич ность целого коллектива. Но вот Гоголь стал измерять свой Невский проспект этой меркой, и она наполнилась пустотой, а всеобъемлющее словно стало раздутым и ко мическим. Оно теперь осветило внутреннее строение со циально и человечески разобщенного петербургского мира.
«Все, что вы ни встретите на'Невском проспекте...», а именно: «Вы здесь встретите бакенбарды единственные... Здесь вы встретите усы чудные...». В этих неумеренных похвалах, выраженных в превосходной степени, чита тель слышит фальшь. Как будто бы та же самая воскли цательная, восторженная интонация звучала в «Вечерах*, и она же слышна сейчас. Но теперь за восторгом мы слышим иронию, и в самой интонации похвалы на пер вой странице повести уже нам слышится то, что автор скажет в конце: «О, не верьте этому Невскому проспек ту!». Так сразу же «тон делает музыку»; в этом несоот ветствии интонации и смысла мы сразу воспринимаем «на слух» несоответствие внешнего и внутреннего - тему всей повести «Невский проспект».
«Ночи перед рождеством» Вакула, слетав в Петер-бург, выразил свое «сказочное» впечатление такими сло вами: «чудная пропорция». В Петербургской же повести как-то странно нарушенная «пропорция» бросается нам в глаза. «Усы чудные», представляющие «все», выделя ются из целой картины и занимают огромное место. И вообще на Невском проспекте вместо людей какие-то внеш ние признаки - наружный вид, положение в обществе - разрастаются и становятся «всем». А так как со всем, что мы видим, сливаются представления о достоинстве, ценности и значимости - то это и есть источник путани цы и «чепухи». Читатель и в повествовании автора чув ствует несоразмерность, как будто и здесь спутана пра вильная «пропорция», отношение части и целого, значи тельного и мелкого, важного и ничтожного. В этом мире возможно все. В самом повествовании мы замечаем ка-кую-то странную логику: то и дело важное «все» обора-чивается в пустое «ничто»; например, о таланте поручи ка Пирогова смешить девиц говорится, что «для этого нужно большое искусство или, лучше сказать, совсем не иметь никакого искусства».
«Внутреннее строение» мира петербургских повестей открывается нам глазами бедного Пискарева: «Ему каза лось, что какой-то демон искрошил весь мир на множе ство разных кусков и все эти куски без смысла, без толку смешал вместе». Но «демоническая» картина- это уже не смешная картина. Раздробленная «фантастическая» действительность имеет у Гоголя две стороны, два лица: одно из них - пошлое, комическое, другое - трагичес кое.
«бакенбарды единствен ные» представляют собой всего человека. Вечернее осве щение порождает новые точки зрения и новые проблемы. От вечернего фонаря расходятся в разные стороны ху дожник Пискарев и поручик Пирогов, образуя две па раллельные линии сюжета, на сопоставлении которых строится «Невский проспект*. Одного влечет красота, другого интрижка; обоих ждет неудача, и каждый по-своему переживает свое поражение и находит свой вы-ход: один погибает, другой продолжает жить, легко за-бывая стыд и позор за пирожками в кондитерской и ве-черней мазуркой.
«бессмертным» образом пошлости. Нам всем понятен трагический смысл этой сюжетной и жиз ненной параллели между хрупкой неспособностью при мириться с несовершенством жизни и торжествующей пошлостью, которую «ничем не прошибешь». «Вечный раздор мечты с существенностью!» - восклицает гого левский художник. Однако сам Гоголь только наполови ну соединяет свой голос с этим возгласом романтика, ко-торый не хочет видеть действительности, спит наяву и живет во сне для того, чтобы удержать свою мечту. Но что такое его мечта? Ведь она зарождается там же, на Невском проспекте: незнакомку Пискарева, «Петруджи-нову Бианку», породило ночное неверное освещение, от которого на мостовую выползают длинные тени, достига ющие головой до Полицейского моста.
«Тротуар несся под ним, кареты с скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу, и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз». Этому миру ночной петербургской фантастики принадлежит и мечта Писка рева, прекрасная дама, так жестоко его обманувшая эс тетическая иллюзия. В заключении повести слова «меч та» и «обман» объединены: «Все обман, все мечта, все не то, чем кажется!».
«Невском проспекте» она растека ется на два потока, движущихся в параллельных руслах сюжета. Автор объединяет свой голос то с художником Пискаревым, то с поручиком Пироговым и поэтому в раз ных местах говорит на ту же самую тему противополож ные вещи и совершенно различным тоном; Открыто он выступает в заключительном монологе, «снимая» обе при нятые им на себя интонации и своим голосом подводя итог параллельному действию: «Все не то, чем кажет ся... Он лжет во всякое время, этот Невский проспект...».
«Невский проспект» самым полным из его про изведений. В самом дело, в художественной капве этой повести соединяются гоголевский комизм и гоголевская лирика, пошлое и трагическое лицо гоголевского Петербурга. |
