«без царя в голове», удалось сыграть роль ревизора
«вертопрахе» он увидел ревизора. С другой стороны, «вертопрах» Хлестаков без особого труда вошел в роль, сумел внушить всем страх и «уважение» потому, что, будучи беспринципен и до крайности легкомыслен, он смело шел там, где остановился бы всякий порядочный человек. В этом состояла причина его анекдотического успеха. Но отсюда и горькая ирония Гоголя: беспринципность правит миром, беспринципность ревизует чиновные службы.
«заменять» истинную «власть», но и конкурировать с нею, потому что умеет доводить ее сущность до абсолюта. Вспомним, как привстали, лишившись дара речи, несчастные чиновники, когда захмелевший Хлестаков начал похваляться, кто он такой и где бывает в Петербурге. Привести в такое состояние хотя и подобострастную, но лукавую чиновную среду - не это ли было мечтой многих сановных лиц из Петербурга? В нелепом, с точки зрения здравого смысла, поведении Хлестакова была своя логика. Он действовал по образу и подобию тех, кого видел вокруг себя. С необычной легкостью сориентировался он в обстановке и довольно точно продублировал поведение важного лица из Петербурга. В желании героя играть роль выше той, которая предназначена ему в жизни, заключается сущность характера Хлестакова. Ничто не может вызвать у него краску стыда. Такой характер мог сформироваться именно в чиновно-бюрократической среде, где многое значили «видимость», «форма». Напрасно Николай I рекомендовал своим министрам посмотреть комедию Гоголя, дабы они могли увидеть, что делается в предведомственных им сферах. Увы! Дух хлестаковщины витал и в апартаментах его величества. Хлестаков не зря говорил, что он «везде, везде» и «во дворец всякий день» ездит. В самой пронырливости его отразились черты николаевской эпохи, когда стали процветать выскочки, люди недалекие, но умеющие Приспосабливаться к обстоятельствам за счет беспринципности, фанфаронства. Такова социально-историческая почва хлестаковщины. Она определена самой природой буржуазно-деловых отношений 30-40-х годов XIX в.
«заносит» Хлестакова в момент «вдохновения»: он с Пушкиным на дружеской ноге; однажды целым департаментом управлял; суп для него доставляют в особых кастрюлях из самого Парижа; в его передней графы и князья жужжат, как шмели, в то время как сам герой еще нежится в постели, и т. д. Целый каскад лжи! Разумеется, это гротеск. Но подлинно художественный гротеск всегда реален. Мы понимаем, что в жизни, вероятно, не найдется и двух людей, которые могли бы с такой безоглядностью предаваться лжи, как Хлестаков. Но склонность людей к преувеличению своих достоинств встречается довольно часто, хотя в разной степени. «И ловкий гвардейский офицер окажется иногда Хлестаковым,- писал по этому поводу Гоголь,- и государственный муж окажется иногда Хлестаковым, и наш брат, грешный литератор, окажется подчас Хлестаковым». По силе обобщения человеческих пороков Хлестаков столь же яркий тип, как выдающиеся образы мировой литературы: Тартюф, Дон Жуан, Митрофанушка Простаков, Гобсек и др.
«Ревизоре» завязан не на любовной интриге, а на мелкой страстишке героя хоть на миг уравнять себя «с сильными мира сего», тем не менее пьеса держит зрителя в постоянном напряжении - от первых слов городничего («... к нам едет ревизор») и до последней «немой сцены». Вл. И. Немирович-Данченко считал, что завязка в комедии дана уже в начальной реплике городничего и дальше действие развертывается с нарастающей, силой. Никаких запутанных, рассчитанных на внешний эффект эпизодов в пьесе нет. Все развивается естественным образом. Городничий, получивший «уведомление» от приятеля о тайном («инкогнито») приезде ревизора, собирает своих подчиненных и дает им совет, как должно приготовиться к этому «пренеприятному» событию. Почти сразу же выясняется (эту весть приносят Добчинский и Бобчинский, «сморчки короткобрюхие», как скажет потом о них Земляника), что в местном трактире уже появился некто в «партикулярном платье», заглядывает в тарелки, денег не платит и ведет себя вызывающе. Этого было достаточно, чтобы перепуганные известием об «инкогнито» чиновники приняли обыкновенного «елистратишку» за важную особу. Таким образом, страх породил характеристику отчизны и как географического пространства, и как могучего многонационального государства, разрушающего коварные замыслы иноземных захватчиков, и как тождественного понятию народа, к «трудам избранного», способного идти к своей цели сквозь «огонь и воду». В таком освещении тема родины станет генеральной в русской литературе.
ругательства энергичными жестами. Тяпкин-Ляпкин, как «философ», склонен к рассуждениям, речь его многословна, но порой невразумительна. Бобчинский и Добчинский, городские сплетники, говорят наперебой, не упуская никаких деталей, но за деталями теряют главное. Уездный лекарь Гибнер, видимо, немец по происхождению, всего насмотревшийся в чужой для него стране, объясняется только междометиями.
«Ревизор»- блестящее подтверждение того, что плодотворное развитие русской драматургии возможно только на пути реализма и народности. Гоголь доказал, что истинная комедия не нуждается в искусственно придуманных бутафориях. Смех сильнее захватывает зрителя, если он возникает на уяснении порочных явлений самой действительности. Такой смех обретает силу, становится средством борьбы с общественными пороками и положительно сказывается на формировании новых воззрений и нравственности. Достижения Гоголя как драматурга проложили дорогу пьесам А. Н. Островского, Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, М. Горького. |
