Историзм повести Гоголя «Тарас Бульба»
Характерно, что Тарас единый из полковников гетмана Остряницы не слаживает оружия, так как не верит преодоленным шляхтичам во главе с их коронным гетманом Потоцким, понимая, что шляхта, за которую заступилось православное духовенство, вероломная, сломает присягу, снова сносить православные храмы, будет уничтожать крестьянство, будет сажать на колья казаков. Тарас смотрел, будто в воду. В скором времени были казнен гетман и его ближайшие сподвижники. Историзм гоголевской повести неопровержимый. Со страниц произведения возникают исторические реалии из жизни украинских людей как накануне, так и после пор освободительных соревнований, именованных Хмельнитчиной. Образ украинцев порабощенной польской шляхтой земли был, в самом деле, ужасный.
Подчинив по Брестскому соглашению 1596 года православную церковь Ватикана, господствующая элита поворачивала к унии украинизации принудительно, патриотичное духовенство преследовалось, старшина же казацкая и иерархи-урядники наделялись привилегиями. Православные храмы на землях польских магнатов сдавались в аренду богатым евреям. Как следствие такого реформаторства - жестокие религиозные преследования украинцев, о чем отмечал И. Срезневский: "Ужасный был в тот час образ украинцев. Права их были затронуты, вера пренебреженна, церкви и монастыре, издавна построенные, одни запустели, другие закрыты...
".
Об этом устами своих героев поведает Гоголь в "Тарасе Бульбе": "Слушайте! Еще не то расскажу: и ксендзы ездят теперь по всей Украине в таратайках. Да не то беда, что в таратайках, а то беда, что запрягают уже не коней, а просто православных христиан. Слушайте! Еще не то расскажу: уже, говорят жидовки ,шьют себя юбки из поповских риз... ". "Как! Чтобы жиды держали на аренде христианские церкви! Чтобы ксендзы запрягали в оглобли православных христиан! Как! Чтобы попустят такие мучение на Русской земля вот проклятых недоверков! Чтобы вот так поступали с полковниками и гетманом! Да не будет же сего, не будет!"
"Тарасова ночь": Гибнет слава, родина; Нет где деться; Вырастают некрещеные Козацкие дети; Любятся невенчанные,
В церковь не пускают!
О бесчинствах и своеволии осатанелой от крови шляхты напишет в своих исторических романах "Богдан Хмельницкий", "Последние орлы" Михаил Старицкий. В последнем из названных произведений наблюдаем, в самом деле, апокалипсическую картину разорения родной земли: "Появились по всей Украине виселицы, костра, кровавые пале, запылали православные церкви, стоном и причитанием исполнилась родная земля, и чем сильнее неистовствовали угнетатели, тем с большей отвагой и самоотверженной любовью оборонял горемычный люд свой убогий, приниженный храм! Полстолетия продолжительная неравная, губительная борьба, - в конце концов переполнилось гневом и отчаяньм сердце народа, и вспыхнуло в последний раз казацкое сердце!"
А речь идет в романе Г. Старицкого язык уже об XVIII столетие, события накануне Колиивщины, когда собственно социальный образ украинцев на Правобережной Украине не изменился: она и дальше находилась под гнетом польских поработителей. Кстати, в эту же пору воссоздает в своей трагедии "Савва Чалый" И. Карпенко Карий, где мы тоже наблюдаем неопровержимое влияние гоголевского "Тараса Бульбу".
Даже храбрый казак Савва Чалый подобно Андрею Бульбенку прельщается приманками красивой шляхтянки. Предает свой народ, за что и был убит бывшим побратимом Игнатом Голым.
Вскрик Тараса из толпы на нечеловеческие мучения сына Остапа: "Слышу!" несет в себе содержание, как и слова о том, что "Отыскался след Тарасов... ", свидетельствуют о непрестанности борьбы против чужой экспансии на всех этапах национальной истории: нужно победителей, которые не напуганы поражениями, не сложили оружия в борьбе за волю, всегда отыщется - и для современников, и для потомков. И освободительная война есть безжалостной, без меры жестокой, беспощадной к фанатизму: "А Тарас гулял по всей Польше со своим полком, выжег восемнадцать местечек, близ сорока костелов и уже доходил до Кракова. Много избил он всякой шляхты, разграбил богатейшие земли и лучшие замки...
к небу, сопровождаемые жалящими воплями, от которых вздрогнула бы самая сырая земля и степная трава, поникшая от жалости к земле. Но не вникали жестокие казаки и, поднимая копьями с улиц младенцев их, бросали к ним, же в пламя".
Позднее, в частности в поэме "Варнак", Тарас Шевченко пишет о подобной мести, которая просто превращалась в необходимость:
Я резал все, что господином носило название,
Без милосердия и зла...
Было, будто жабу ту, на копье
Спряжешь ребенка на огне
Или барышню белолицую
Распнешь голую на коне...
А в ранней поэме "Гайдамака", написанной не без влияния мотивов исторической повести Гоголя, поэт не просто воссоздает кровавую вакханалию на фоне неутомимой, Бог гармонии ("Зори сияют, среди неба горит белолицей, верба слушает соловушки, смотрит в колодец... ", "Встала весна, черную землю сонную разбудила... " и т. п.). Будучи душой и сердцем с восставшим народом, осуждает посеянную идейным фанатизмом и религиозным противостоянием вражду между славянами:
Впились кровью.
А кто виновный?
Ксендзы, иезуиты.
Поднимая своих персонажей к образам символам героики национально-освободительного движения, и Гоголь, и Шевченко собственно не могут идеализировать их: от того пострадает самый историзм их творчества. Часто исследователи и педагоги трактуют поступки Тараса из гоголевской повести и Гонты из "Гайдамаков" Т. Шевченко относительно убийства собственных детей у имени обязанности перед народом как адекватные. Но это совсем разные вещи. Тарас Бульба собственной рукой наказывает сына Андрея как предателя, как отступника от веры, присяги, родины, отчизны. Поступок казацкого полковника жестокий и безжалостный. Он не может быть оправдан с точки зрения общественно-моральных, семейно - бытовых императивов.
Однако карающая десница отца несет в себе в данном случае что-то сакрально-метафорическое: отступники от веры и присяги несут наказание от собственного народа и рода; синдром Иуды срабатывает и против святого - бросает вызов самому Бог.
личности, ослепленной и одержимой идеей без морали, идеей общих интересов, у имени которых совершает страшный грех, который не подлежит ни земному, ни небесному прощению. Да и для самого Гонты жертва собственными детьми у имени обязанности станет наибольшим мучением, несравнимо даже со страданиями персонажей классических греческих или шекспировских трагедий. Для гоголевского Тараса Бульбы трагедией есть прежде всего смерть сына Остапа, истязаемого шляхтой, и опустошенная и испоганенная врагом родные земля и вера, за которые он гибнет непобедимым. |
