"Как часто, пестрою толпою окружен... "
упиваться всем лучшим в мире, не теряя ни секунды времени! Но выбор сделать зачастую сложно, практически невозможно. Что такое настоящая жизнь? Как нужно жить? Как отли чить иллюзию от счастья? Чего добиваться? Столько иллюзий - и так мало правды. А человек все грезит о несбыто чном... Многим знакомо желание перенестись в другое время, чтобы ожили дивные сказки, почерпнутые из красивых романов. Мечта о балах, а таинственных красавицах, о светских беседах, о блистательных поэтах - словом, о веке красоты, изящества и искусства кажется зачастую идеалом бытия.
Так было всегда, и так будет. Но фатализму искусство противопоставляет максимализм: все или ничего. И с наибольшей яркостью воплотилось это противостояние в творчестве романтиков, с их презрением к сытым, довольным людям, которые обрели свое простое счастье без мучительного желания сочетать несо четаемое, гармонию с блистанием, покой и "насыщенную гордость". Стихотворение М. Ю. Лермонтова "Как часто, пестрою толпою окружен... " 1840 года четко делится по этим системам ценностей на три части: образ бала, сада и рефрен-возвращение, обеспечивающий кольцевую композицию. Стихотворение написано шестистишиями с укороченными третьей и шестой строчкой, что в сочетании с системой рифмовки (ааВссВ), отличающейся от обычной перекрестной рифмовки четверостиший, но дающей инерцию парной, создает ощущение недоговоренности, выпущенных строк и в то же время ощущение хаоса, бессмысленности происходящего. Стихотворение имеет точную дату, вынесенную эпиграфом: 1-го января. Дата Нового года задает мотив начала, основы, она словно дает лирическому герою шанс обрести себя заново, вернуться к истокам. Но с другой стороны, она прямо указывает и на бал, так причудливо воплощенный в тексте стихотворения, - это новогодний бал, один из самых роскошных, на котором появлялась и императорская семья. Попасть на такой бал - вершина благополучия, показатель знатности и признания в свете. Однако для героя этот блеск оборачивается хаосом.
"толпа", "музыка и пляска" (именно пляска, а не танец), организованные в четкую последовательность звуки и действия - "шум", и даже "дикий шепот", интимное выражение страсти, оказывается "затверженной речью", усвоенной формой, люди, существа из плоти и крови и наделенные бессмертным духом, становятся "бездушными образами". Строфа-законченная форма, в конце этой строфы стоит запятая, обозначающая разрыв предложения, более того, строфа состоит из начала главного и придаточного предложения, и этот внезапный обрыв, нарушающий законы стихосложения, подчеркивает ощущение хаоса и создает ощущение тяжеловесной единой картины бала, в которой все слито воедино и разделено быть не может. В этом вроде бы светском месте проступают черты разгула, почти кабака, что подчеркивается выделенным началом строфы образом пустых женщин, предающихся мнимой, привычной нежности, при том, что самое нежное, искреннее чувство ими давно забыто. Здесь нет ни любви, ни веселья, и бесполезно искать опору. Поэт оказывается вне этой мишуры. Здесь важно только внешнее соответствие, души здесь нет, и она не нужна, поэтому душа поэта может быть далеко отсюда, хотя он, видимо, кажется таким же, как все ("Наружно погружась в их блеск и суету... ").
"И вижу я себя ребенком... ") и место невинности, родной дом на лоне природы ("... кругом / Родные все места"). Это самое обычное место и время действия сентиментальных и идиллических произведений, воспринимающиеся как воплощение незамутненности души, цельности и покоя. Лирический герой в своей мечте движется все дальше от места жизни людей к природе, от дома к туманам вдали (от "барского дома" герой движется в "сад", из сада к "пруду ", оттуда к "селу" и останавливается в "аллее", которая обычно обозначала границы имения). Чем дальше, тем острее это слияние с природой, от общих картин автор переходит к мельчайшим деталям, от "высокого барского дома" к "вечернему лучу". И там, в максимальном отдалении от людей, в одиночестве, и является женский идеал, возлюбленная, описанная достато чно банально (лазурные глаза, розовые губы, улыбка), растворенная в природных метафорах и скорее намеченная: нет развернутого портрета, что подчеркивает ее воздушность, нереальность, отстраненность от обычной жизни, слияние с этим миром чистоты, в выгодном отличии от абсолютно телесных "красавиц городских". Это замкнутое место ("как свежий островок... средь морей"), принадлежащее одному герою ("царства дивного всесильный господин"), и как хозяину этого места, и как человеку, его создавшему в своей памяти.
"обман", и, хоть она позволяет и вернуться к себе и не потеряться в хаосе жизни, она развеется и только усилит беспросветную ложь, окружающую героя. Мир вокруг остается тем же, его "веселость" и "праздник " оказываются искусственным и потому хрупким построением. Сочетание идеала и этой лжи порождает желание обличать, бичевать. И хоть это возвращение и вводится тем же словом "когда", которое дважды повторялось в первой части, но исход принципиально иной - это не внутренний побег, а желание и осознание в себе силы разрушить этот мир, разрушить словом, которое станет оружием ("железный стих, облитый", как ядом, "горечью и злостью"). Стихотворение оканчивается многоточием, и можно с равным успехом предположить и переход к осуществлению этого намерения, и отказ от него. |
