«Герой нашего времени»
В романе «Герой нашего времени» автор, еще не вполне отделившийся от созданного им образа, совершает тот же путь, что и Печорин. Лермонтову удалось лишь отчасти воплотить в последующих художественных произведениях добытое им знание. Некоторая незавершенность характера Печорина, равно как и недоговоренность общей идеи романа, объясняется не только близостью автора и героя, не только сильным влиянием романтической поэтики, но и «незавершенностью» самой эпохи. И все-таки ход мысли Лермонтова, вероятно не до конца осознанный, во многом может быть прояснен и определен, а направление его угадано. Дело в том, что «незавершенность» эпох проявилась в резком обострении личного начала и вместе с тем в признании социального детерминизма. Обе идеи пришли из разных идеологических и художественных систем и требовали примирения. Необходимо было поставить личную волю под контроль действительности, найти место личной воле в рамках социального детерминизма. Это значительно осложнило творческую задачу Лермонтова.
к саморазвитию. Действительность воспринимается героями как нечто объективно данное, не зависящее от них, не поглощаемое их субъективными мирами. Реалистический принцип изображения в «Герое нашего времени» победил. Об этом свидетельствует развитая мотивационная сфера, объективный анализ характеров, не допускающий непосредственного авторского вмешательства. Весь воспроизведенный мир предстает не в качестве произвольного создания фантазии автора, а отделенным от авторской субъективности. Тем самым личность автора не являет собой единственную реальность, содержащую внутри всю действительность, а самым «декабристским» среди западноевропейских писателей конца XVIII века, известных в России.
Созданные в 1820-х годах шедевры русской драматургии - «Горе от ума» и «Борис Годунов» - были до начала 1830-х годов недоступны в полном своем виде ни читателю, ни театральному зрителю. Театральные интересы передовой русской интеллигенции - и дворянской и разночинной - были направлены на западноевропейскую драматургию, как прогрессивную и художественно более значительную, чем те драматические произведения русских писателей, какие были разрешены для сцены. А в репертуаре западноевропейского происхождения самым заметным явлением вплоть до 1820-х годов был Шиллер (Шекспира играли в переделках, гораздо более далеких от подлинника, чем тогдашние переводы Шиллера).
бесспорные данные позволяют предполагать, что Лермонтов должен был интересоваться западноевропейским романтическим репертуаром конца 1820-х - начала 1830-х годов, в частности - теми именно пьесами, в которых выступали, с одной стороны, Мочалов, с другой - Каратыгин. Отношение к первому со стороны Лермонтова, засвидетельствованное письмом к М. А. Шан-Гирей и репликой Челяева в «Странном человеке», несомненно аналогично отношению к этому артисту со стороны Белинского, который высказался о нем в печати лишь несколько лет спустя (однако, более ранняя оценка Белинским игры Мочалова известна по его письму 1829 г.).
Эстетика Лермонтова - эстетика простоты я гордости (излюбленные слова великого поэта). Это эстетика миллионов. Но миллионов свободных людей, возвысившихся до сознания своего человеческого достоинства, завоевавших или завоевывающих его в ожесточенной битве. И Лермонтов, говоря о гордости революционного народа, перестает мыслить категориями «героя» и «толпы» и приучает русское общество мыслить новыми понятиями, связанными с героическими устремлениями масс, с пробуждением человеческой гордости в сознании миллионов. И это было сознание своего могущества, своей любви к Родине, своей ответственности за судьбу страны и своей правоты. От «Бородина» Лермонтова до «Василия Теркина» Твардовского с его огромным чувством исторического самосознания рядового советского человека - один шаг, между ними промежуточных звеньев нет.
Но Лермонтов, возвышая голос свой за правое дело, не остался глух к преступлениям царизма и перед русским народом и перед народами других стран. Его поэма «Валерик» осуждала неправые войны и звала народы к миру.
«Герой нашего времени», изумлявший всех русских прозаиков от Гоголя до Чехова и Алексея Толстого, которые и с восхищением и с недоумением останавливались перед этим чудом русского слова. И что более всего поражает в нем, так это бесконечное богатство поэтической формы, столь совершенной и столь многообразной в своем стиле и жанрах. Будучи социально-психологическим романом как целое, «Герой нашего времени» - это и лирический дневник (в «Княжне Мери»), и философская повесть («Фаталист»), и изумительный по естественной непринужденности рисунка «приключенческий рассказ» («Тамань»), и путевой очерк (начало «Бэлы» и «Максим Максимыч», и романтическая поэма со щедрыми россыпями этнографического материала («Бэла»)... Чего здесь нет! Вся русская литература, великая и необозримая, приходила учиться писать у этой маленькой книжечки. Школу «Героя нашего времени» проходил и русский журналист. И, глядя на лермонтовского Максима Максимыча, он учился изображать народный характер, героизм обыденного и обыденность героического, чем впоследствии потрясет весь мир Лев Толстой...
И это слово Лермонтова так близко нам, мы так хорошо его слышим; оно столь же звучно, как и его «Родина», которой он простился с Россией. «Люблю отчизну я» - это последнее слово поэта. В нем исповедь могучего ума и великого сердца, трепетная сыновняя любовь юноши и откровение зрелого опыта:
Люблю отчизну я...
Таково доброе, крепкое, хочется сказать - мужицкое слово поэта, обращенное к России, к своим землякам. И может быть, к этому, простому и мудрому, более всего подходит знаменитое лермонтовское определение:
И сейчас, заканчивая свою работу, мы обязаны вновь сказать, что Лермонтов, поставивший и решавший так много великих вопросов и среди них величайший вопрос времени - вопрос об исторической самодеятельности масс и их роли в борьбе за свободу и независимость родины, - Лермонтов находится на великом историческом перевале и является последним поэтом декабризма и первым поэтом русской демократии. |
