«Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью» - такими скупыми и точными словами представляет нам Толстой этого своего героя. Если говорить о Щербатом, то сам облик его способен натолкнуть читателя на простейшую дедукцию: Толстой славит народную войну, а Тихон-внушительного вида мужик-партизан да еще «один из самых нужных людей в партии» Денисова, вдобавок ко всему его знаменитый топор, которым он оборонялся от французских «шпажонок», в чем-то сродни метафорической «дубине» (на своем отвлеченном уровне она тоже встречается со «шпажонками»); следовательно, толстовское прославление народной войны самым непосредственным образом распространяется на Щербатого. Зримые следы этой дедукции мы без труда обнаружим и в учебниках, и в капитальных работах. Но, думается, вопрос об освещении в романе фигуры Тихона не так уж прост. Стоит, например, отметить, что, знакомясь с Тихоном, мы постигаем не столько характер, сколько характерность. Тихон характерен как живое воплощение всесокрушающей силы, разбуженной французским нашествием в народном «море» России. И Толстой, подробно повествуя о выказанных Щербатым способности и охоте к партизанской войне, позволяет нам ощутить, какова же эта сила в прямом, неуступчивом действии.
«Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставания воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне», «Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии»-в такого рода оценках и характеристиках скрыто недвусмысленное авторское одобрение действий и энергии Тихона, изгонявшего из пределов русской земли наполеоновских солдат.
«гвоздящей» по головам «дубине». Толстой далек от поэтизации мести в ее грубой физической конкретности. Примерно то же и в толстовском освещении фигуры Щербатого, которое, помимо критерия объективной полезности этого героя, подчинено и критерию этическому.
Теперь переведем взгляд на Тихона, только что побывавшего у французов. «Длинные мотающиеся руки», «маленькие узкие глаза», «вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку», «плоские, вывернутые в лаптях ноги», «неожиданно и гибко лег на брюхо»-таковы подробности Тихонова «портрета», вряд ли рассчитанные на привлечение к этому герою читательских сердец. Прибавьте сюда развернутое сравнение с волком или хлесткое словцо «меренина здоровенный», оброненное в адрес Тихона кем-то из казаков, и вы вряд ли скажете, что получили наглядное представление о его человеческой привлекательности. Да, Тихон силен, расторопен, сметлив и бесстрашен. Но Толстой не дает нам пройти мимо того факта, что человека Тихон убил, словно волк овцу задрал. Не только без тени нравственной оглядки на совершенное, но и без физической брезгливости к самому акту убийства. «Случай этот,-пишет Толстой о Тихоновом ранении,-имел на Тихона только то влияние, что после раны он редко приводил пленных». Приводил редко. Но брал, судя по всему, не меньше прежнего. Если бы Тихон умел связно рассуждать и вдобавок видел прок в рассуждениях, он мог бы в споре о пленных выдвинуть такой примерно резон: «Кто же им не велел меня двадцать раз поймать?» Или по поводу их отправки под конвоем в тыл: «Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?»
«с прикидочкой», не обнаруживая ни чрезмерной горячности, ни пестроты мнений. Война для них труд, неизбежность, но не потеха и не душевное увлечение. Уже по одному этому «особенный» (своей силой, рьяностью, выражением торжества и самодовольства) Тихон неизбежно оттирается массой в сторонку. Не вызывая ни у кого восторга или воинской зависти, он слывет всеобщим шутом (примерно так же, как в среде пленных Платон Каратаев, представлявший другую, благостно-непротивленческую крайность). Что же до его беспощадности, то здесь, основная масса отряда, отделена от него своим добрым отношением к пленному барабанщику. В общем грань между массой и «особенными» достаточно заметна. Только она отнюдь не означает их глухой изоляции от большинства. Нет, тут действуют не нормы обычной морали, а скорее законы природного отбора. Те бесстрастные законы, на службе у которых состоит Тихон и чьи акции резко повышаются именно в такое время. Но времена переменчивы, а Тихон постоянен. И, возможно, своим постоянством он мешает забыть о переменчивости времен.
ездить верхом, а всегда ходит пешком, никогда не отставая от кавалерии. Он владеет топором «как волк владеет зубами». В нем есть что-то от русских былинных богатырей,- Тихон может вытащить за хвост лошадь из болота, выворотить плечом из грязи повозку, пройти за день пятьдесят верст. Перечислив все его положительные качества. Толстой настойчиво повторяет: «Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии».
И все же командир отряда Денисов, на чьей стороне явные авторские симпатии, не называет Тихона Щербатова иначе как «бестия» или «шельма». При этом он высоко ценит храбрость и ловкость Тихона, берет его с собой в разъезды, зачисляет в казаки, дает ему ответственные поручения. Но если в Платоне Каратаеве Толстой все время подчеркивает начало душевное, его доброту, смирение, чувство достоинства, то в Тихоне Щербатом наряду с его положительными чертами четко проступают и отрицательные. Ему ничего не стоит, глядя в глаза командиру, солгать, но ложь его так изворотлива, что уличить его в ней трудно. Тихон Щербатый лишен человеческой привлекательности. Толстой дает почувствовать читателю, что для него не существует нравственных критериев, что он непоэтичен. «Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину»,- пишет Толстой. Да и окружающие, отдавая должное его боевым подвигам, не принимают Тихона всерьез, как человека в высоком смысле этого слова, и не относятся к нему с пиететом.
"тихоновщину" явлением паразитирующим среди здоровых сил жизни. Нет, он не отрицает его внеличную, внедуховную целесообразность. Можно утверждать и другое: прославляя естественность, простоту, правду, Толстой с помощью Долохова и Тихона как бы удерживает свою «природную» мысль от превращения в безоговорочный догмат, или, выражаясь фигурально, ставит ее на предохранитель.
прав, когда заявлял, что он не способен этой классической литературной развязкой поставить известные «границы» развитию действия и «вымышленным лицам» своим. Такой финал «Войны и мира», каким его сделал Л. Н. Толстой, если и определенный итог отношений лиц, то итог этот неокончательный и условный, им не уничтожился «интерес повествования» в книге Толстого. Тем самым подчеркнута относительность самого итога в процессе жизни и идеи итога как отношения к жизни, точки зрения на нее. Действие продолжается после достигнутого уже итога, исходное противоречие поднимается снова, завязываются узлы на месте развязанных только что прежних. Противоречие разрешается не логическим выводом, после которого, как это в элементарной логике, уже противоречия нет.
непротиворечивом единстве - но не в его это власти. Своей концовкой «Война и мир» - открытая книга, последние слова повествования - это мечты ребенка, планы жизни, которая вся впереди. Судьба героев романа, этих Болконского, Пьера, Наташи и Николая,- только звено в бесконечном опыте человечества, всех людей, и прошлых, и будущих. |
