«Войны и мира»
Вот князь Андрей, смертельно раненный при Бородине. «Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкою шеей и тонкими руками, с готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней еще живее и сильнее, чем когда-либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и Анатолем Курагиным, он вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку, наполнили его счастливое сердце». Погруженный, казалось бы, совершенно и исключительно в себя, князь Андрей и самой глубине души открывает неотделимость свою, своей судигн.! от жизней иных, нерасторжимость существующих, неуклонно развертывающихся, действенных в нем «сопряжении».
Даже в Николае Ростове, как ни узок остается этот человек, Денисов, и Александр I, и Наполеон не только ветречаются как его, Ростова, разновременные впечатления. Все вместе они, по-своему, в Николае Ростове «сходясь», выводят все-таки его к многосложности происходящего.
«Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов со своим изменившимся выражением, со своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует зтот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте со своею белой ручкой, который был теперь император, которого любит п уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и не прощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их».
«совместностью» их судеб.
История входит у Толстого с первых же страниц «Войны и мира» внутренним состоянием и отношениями между собой вымышленных лип, на вечере у Липы Павловны Ше-рер их разговорами о гриппе в Москве, появлением самого слова «грипп» в их обиходе...
«Капитанской дочкой» писать о той же поре исторический труд (пусть с художническими «прорисовками») - «Историю Пугачева». Для Толстого такое было уже невозможно. Для него только проникновение в «диалектику души» обыкновенных людей и было единственным средством освоить историю.
«Войны и мира», что «узел» книги, где обрисованы Бородино, совет в Филях, пожар Москвы, Кутузов и Наполеон, - увлечение Наташи Анатолем Курагиным. В полной отданности Наташи после охоты, после удивительной ее пляски у дядюшки, одним лишь сиюминутным своим желаниям -источник невозможной вроде бы встречи ее в самой себе с
она, по Толстому, потеряла бы свои основания, покоящиеся в совместности частного бытия всех людей. Наташе удается спастись от возникшей уже было перед нею катастрофической перспективы, а Наполеон со споим своеволием терпит поражение и для Толстого это «значит», ЧТО истории пе пропасть, что в самом главном споем она «остается».
«сопрягает» в книге «картины жизни» с рассуждениями Толстого самого широкого охвата. Здесь открыто сходятся, взаимно «высвечивая» друг друга, искусство и философия Истории, Философская мысль тут прямо внедряется в образ, «организует» его, образ же животворит собою, конкретизирует, заземляет -се построения, ищет им собственно человеческую оправданности и подтверждение. Сам Толстой, говоря в одной из редакций эпилога «Войны и мира» о «большинстве... читателей», «которые, дойдя до исторических и тем более философских рассуждений, скажут: «Ну, опять. Вот скука-то», - посмотрят, где кончаются рассуждения, и, перевернув страницы, будут продолжать дальше», заключал: «Этот род читателей - самый дорогой мне читатель... от их суждений зависит успех книги, и их суждения безапелляционны... Это читатели художественные, те, суд которых дороже мне всех. Они между строками, не рассуждая, прочтут все то, что я писал в рассуждениях и чего бы и не писал, если бы все читатели были такие». И сразу же, вроде бы вполне неожиданно, продолжил: «... Если бы не было... рассуждений, не было бы и описаний».
«Войны и мира» объяснял, что ввести истинный взгляд на историю было его неизменной целью, о достижении которой он постоянно и всячески заботился, самое же существо этого взгляда предполагало прежде всего развертывание «описаний». Историю ведь, по Толстому, сотворяла, придавая ей смысл и "значение, вся жизнь всех людей, и уже поэтому «отступлениям» изначально суждено было оказаться беднее, уже «описаний», что и сам Толстой сознавал. |
