Кутузов в «Войне и мире» явился историческим и художественным открытием Толстого
Интересно и важно, что современные историки, располагающие громадным документальным материалом, недоступным для исследования во времена Толстого и Герцена, обосновали вывод, который в «Войне и мире» был гениальной писательской догадкой. Е. Тарле пишет: «Если можно так выразиться, Наполеон принципиально отвергал доброту, считал ее качеством, которое для правителя прямо вредно, недопустимо». Кутузов в «Войне и мире» еще больше, чем Наполеон, явился историческим и художественным открытием Толстого.
«Кутузов один облечен был в народную доверенность, которую так чудно он оправдал!» У Толстого это мельком брошенное замечание составило основу широко показанного художественного образа, одного из главных в исторических картинах романа. В сочинениях, которые писали не только французские, но и русские верноподданные историографы, Кутузов представлен как «хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы полной победы над французами». Несколько правдивее и уважительнее писал о Кутузове А. И. Михайловский-Данилевский, но и он главную роль в освобождении России от наполеоновского нашествия отводил Александру I.
Искажение образа Кутузова, считает Толстой, происходило оттого, что «истинно величественная фигура не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумали». Существует взгляд, что Толстой приспособил образ Кутузова к своей исторической концепции фатализма и тем самым исказил действительные черты выдающегося полководца. Справедливо это, может быть, лишь относительно некоторых рассуждений последнего тома. В художественных картинах «Войны и мира» Кутузов неизменно предстает отнюдь не бездеятельным человеком, умеющим лишь мудро созерцать ход событий. Это он своими верными действиями и распоряжениями спасает русскую армию после капитуляции Макка и сдачи Наполеону Вены; это он, не любящий громких фраз, посылает Багратиона задержать французов и напутствует его патетическими словами: «Благословляю тебя на великий подвиг!»; это он приказывает оставить Москву и говорит, что заставит французов, как раньше турок, «лошадиное мясо жрать».
Иронически цитируя в «Войне и мире» письма и диспозиции Наполеона, послания Александра I, Толстой не только серьезными, но почти торжественными словами предваряет донесение Кутузова о Бородинской победе.
Кутузов понимает, что «есть что-то значительнее и сильнее его воли, - это неизбежный ход событий»; умеет отрекаться «от своей воли, направленной на другое»,
Действия Кутузова всегда соответствуют общенародному чувству; историческое проявляется в нем как народное, национальное и потому - нравственное. Психология полководца народной войны раскрыта Толстым с исчерпывающей глубиной1.
В мирных сценах «Войны и мира» исторических персонажей, естественно, меньше, дем в эпизодах военных. Но и здесь главные исторические фигуры времени не обойдены Толстым. Прежде всего это М. М. Сперанский, которому еще в 1803 году вступивший на престол либеральный в ту пору царь поручил. готовить «Записку об устройстве судебных и правительственных учреждений».
«Выскочка» Сперанский, называвшийся сначала статс-секретарем, а потом государственным секретарем и его ближайшее окружение, исторически точно названное (за исключением Андрея Болконского, вымышленного персонажа, который играет по отношению» к Сперанскому роль «случайного» свидетеля и судьи), неожиданно стал играть видную роль в государственной жизни России между Тильзитским миром и войной 1812 года.
встретило его реформы враждебно и разными путями, преимущественно доносами об измене, добилось его отставки и ссылки.
а внутреннее существо. Применив пункты нового законоположения к своим богучаровским крестьянам, Болконский увидел, что пункты эти не имеют к ним никакого отношения, и ему сразу странно стало, как мог он заниматься «такой праздной работой».
П. В. Анненков остроумно заметил, что Болконский прозрел так быстро потому, что ему был доступен исторический опыт Толстого. «Сослуживцы его (Андрея Болконского), которым нельзя отказать в знании и уме, поняли невозможность простого переложения французского кодекса на русские нравы только после ряда неудачных опытов».
«Войне и мире», исторические и социальные сцепления делаются почти незаметно - точными художественными деталями. Ненатурально белые руки Сперанского и его театральный смех ясно соотносят русского реформатора с Наполеоном, у которого тоже белые, пухлые руки и великое мастерство в актерстве.
«Даву был Аракчеев императора Наполеона - Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе, как жестокостью» - эта авторская характеристика подтверждается встречей Андрея Болконского с Аракчеевым и Пьера Безухова с Даву. Несколько художественных деталей - холодный взгляд, ворчливо-презрительный тон, аскетическая приверженность «делу» и пренебрежение удобствами жизни - создают вполне законченное представление об этих исторических фигурах, хотя в романе им отведено всего несколько страниц. |
