основы и отделить ее от вторичных и побочных влечений и образований, впервые была высказана А. П. Скафтымовым в статье «Идеи и формы в творчестве Л. Толстого». «Во всей манере обрисовки персонажей всюду отражается постоянная забота Толстого, - писал исследователь, - протиснуться в человеке сквозь что-то и куда-то, снять какой-то заслоняющий пласт и там за какими-то оболочками, заслонами, за потоком текучих, случайных и верхних наслоений увидеть то, что собственно ему и нужно, и здесь уже окончательно остановиться. Он стоит на точке зрения учения о естественном состоянии человека, ищет естественности и непрерывно определяет: в чем же она состоит?
до конца самоочевидная и неотразимая? Ему нужны корни человеческих поступков. Он взвешивает побуждения, стремления, порывы, определяющие человеческое поведение, - ив этом хаосе бесчисленных импульсов старается выделить первичное, непосредственно исходящее от натуральных, искренних влечений, и вторичное, побочное, явившееся результатом социальной и бытовой инерции, автоматизма, умственной и духовной лености и слепоты».
Эта мысль о сложной структуре толстовского персонажа нашла свое дальнейшее развитие в статье С. Г. Бочарова «Толстой и новое понимание человека»: «Толстой, кажется, ищет в человеке чего угодно, только не нового; он, напротив, апеллирует к первозданному, истому, естественному, что лежит на дне души каждого, заваленное и заслоненное поверхностными наслоениями, о чем люди забыли, но о чем каждый может ндруг «вспомнить» в критическую минуту своей жизни и ощутить в себе, как Левин после разговора с мужиком в финале романа. Левин в этот момент словно воз-вра ищется к тому непосредственному знанию цели и смысла жизни, которое было дано ему вместе со всеми от рождения, но было потом забыто и загромождено воспитанием, жизненными обстоятельствами и г. п.».
«Общее» у Толстого, в отличие от Руссо, является той социальной, общественной сущностью, которая, по мысли писателя, «интеллигибельна», трансцендентна, а в конкретно-чувственном мире выражает себя в бесконечно малые моменты времени. Глубинной основой человеческой личности Толстой считал сознание своей духовной сущности, своей непреходящей внутренней свободы. Как разъяснял Толстой, свободной сущностью обладает лишь «интеллигибельный» характер, трансцендентальная причина эмпирического «я» вне времени». Отправная точка зрения Толстого, несмотря на идеалистический характер, не только не препятствует, а, напротив, помогает с большей глубиной выявить «многослойность» психологии человека и его духовность, способность поступать нравственно вопреки враждебным обстоятельствам. Убеждение писателя в том, что глубинным ядром личности является духовность, непознаваемая для «разума», но открытая «сознанию», та духовность, проявления которой абсолютно свободны и одновременно обусловлены, обращает писателя к методу «диалектики души», связанному с изображением процесса возникающих и развивающихся, взаимно сцепленных, противоборствующих и переходящих друг в друга чувств и мыслей, осложняющих друг друга новыми и новыми оттенками. Именно поэтому «диалектика души», как верно заметил С. Г. Бочаров, «есть всеобщая форма внутренней жизни, которая может быть найдена в каждом».
«Искусство есть микроскоп, который наводит художник на тайны своей души и показывает эти общие всем тайны людям» (53; 94). Самонаблюдение дало Толстому прочную основу для изучения человеческой жизни вообще. Интересуясь общим в людях, Толстой использовал материал интенсивного самонаблюдения для создания характеров. Сокровеннейшие законы ему открылись также в самосознании, а не только во внимательном наблюдении других людей. Толстой, по словам Чернышевского, «чрезвычайно внимательно изучал тайны жизни человеческого духа в самом себе», «что дало ему прочную основу для изучения человеческой жизни вообще, для разгадывания характеров и пружин действия, борьбы страстей и впечатлений». Чернышевский справедливо полагает, что «самонаблюдение должно было чрезвычайно изострить вообще его наблюдательность, приучить его смотреть на людей проницательным взглядом».
духовностью, объединяющей его с другими людьми.
«диалектикой души». «Внимание графа Толстого более всего обращено на то, как одни чувства и мысли развиваются из других; ему интересно наблюдать, как чувство, непосредственно возникающее из данного положения или впечатления, подчиняясь влиянию воспоминаний и силе сочетаний, представляемых воображением, переходит в другие чувства, снова возвращается к прежней исходной точке и опять и опять странствует, изменяясь по всей цепи воспоминаний; как мысль, рожденная первым ощущением, ведет к другим мыслям, увлекается дальше, сливает грезы с действительными ощупи ниями, мечты о будущем с рефлексиею о настоящем»".
«Прежде всего, - пишет он, - динамика внутреннего мира соотносится с материалом восприятий от непосредственной действительности, от того жизненного комплекса, с которым имеет дело человек вот тут, сейчас, в данный момент. Далее говорится о «силе сочетаний», то есть переплетении ощущений от меняющейся обстановки. Но «сила сочетаний» относится также и к «воспоминаниям», то есть к душевному опыту человека, постоянно активно присутствующему, в чувствах и мыслях, возникающих именно и данный момент, появляющихся непрерывно и непрерывно меняющихся. «Воспоминания», постоянно присутствующие в психическом процессе, - это прошлое. Настоящее переплетено как с ним, с прошлым, так и с цепью непосредственных восприятий. Оно переплетено одновременно и с «грезами», то есть с активно действующим человеческим сознанием, «забегающим вперед», конструирующим возможное «будущее» чувства. На этой сложной основе возникает «рефлексия о настоящем», то есть динамическое осмысление себя в этом движущемся диалектическом потоке сознания, тянущемся от прошлого к будущему, то есть в определенной внутренней перспективе. «Рефлексия о настоящем», в свою очередь, непрерывно переплетается с «мечтами о будущем». Такое изображение душевной жизни в ее динамической перспективе и названо в статье «Современника» диалектикой души».
«Психологический анализ может принимать (различные направления: одного поэта занимают всего более очертания характеров; другого - влияния общественных отношений и житейских столкновений на характеры; третьего - связь чувств с действиями; четвертого - анализ страстей; графа Толстого всего более - сам психический процесс, его формы, его законы, диалектика души, чтобы выразиться определительным термином»8. С целью ярче выявить содержательную специфику Толстого Чернышевский сопоставляет его с предшественниками и современниками. В их произведениях психологический анализ, дающий «силу творческому таланту», имеет описательный характер: «берет определенное, неподвижное чувство и разлагает его на составные части». Аналитическое расчленение внутренней жизни на составные элементы, а также стремление изображать движение чувства были присущи всей русской литературе после-пушкинского периода. Но это «уловление драматических переходов одного чувства в другое, одной мысли в другую» имело специфический характер в произведениях-писателей: они интересовались только «началом и концом психического процесса», заботились «преимущественно о результатах, проявлениях внутренней жизни, о столкновениях между людьми, о действиях, а не о таинственном процессе, посредством которого вырабатывается мысль или чувство».
«всех замечательных русских писателей» только Толстой, по словам Чернышевского, мастер изображать течение психического процесса средствами внутренних монологов. Он «не ограничивается изображением результатов психического процесса: его интересует самый процесс... едва уловимые явления этой внутренней жизни, сменяющиеся одно другим с чрезвычайною быстротою и неистощимым разнообразием». Таким образом, Чернышевский отметил своеобразие внутренних монологов у Толстого при изображении диалектических процессов душевной жизни человека. |
