Интерес Толстого к духовному потенциалу человеческой личности
Интерес Толстого к многослойно в психологии героя-персонажа продиктован стремлением добраться до истоков, связан также с вниманием писателя к тем проявлениям нравственного сознания, которые выражают, по мысли писателя, последние глубины личности. Нравственный пафос, пронизывающий все творчество Толстого, позволил Чернышевскому уже на материале ранних произведений определить специфику нравственного чувства писателя, его «особенный оттенок». «У иных оно очищено Страданием, отрицанием, просветлено сознательным убеждением, является уже только как плод долгих испытаний, мучительной борьбы, быть может, целого ряда падений. Не то у графа Толстого: у него нравственное чувство не восстановлено только рефлексиею и опытом жизни, оно никогда не колебалось, сохранилось ВО всей юношеской непосредственности и свежести». Эта непосредственная чистота и придает «особенную физиономию произведениям графа Толстого».
Распространенная просветительская интерпретация характеров толстовских персонажей, в которых будто совершается борьба «доброй», положительной натуры с поверхностными образованиями, возникающими под воздействием дурно организованной общественной среды, требует решительного пересмотра. Просветительские тенденции в творчестве Толстого, связанные с противопоставлением натуры, как всегда равной себе и безусловно положительной сущности, порочности общественного устройства, искажающей ее, побеждаются диалектическим пониманием внутренней жизни человека.
подчеркивает внимание Толстого именно к диалектическим догадкам просветителей. «Из мыслителей XVIII века «кумиром» для Толстого не случайно становится Руссо, - пишет исследователь, - то есть философ, чья система содержит в себе наибольшее количество диалектических догадок, отнюдь не вмещающихся в просветительские каноны. Существенно и то, что наиболее явно Толстой учится у Руссо-писателя, автора «Исповеди», с ее дерзкой демонстрацией причудливых, «неположенных», иррациональных черт человеческой души...».
Стерн пленяет Толстого гибким, сложным подходом к анализу душевного мира человека, своим душевным микроанализом, то есть опять-таки Толстого увлекает в Стерне не писатель XVIII века с просветительски четкой, стабильной поэтикой характеров, но художник диалектического склада, диалектических подходов к человеку.
В переживаниях толстовского героя все диалектически сложно и взаимно переплетено. Нельзя сводить зло в человеке лишь к воздействиям порочной общественной среды. Зло и добро не существуют в механических расщеплениях и контрастах; «диалектика души» состоит в изображении тонких и едва уловимых переходов между ними. Сущность человека представляется Толстому противоречивым единством добра и зла, в многогранности проявлений и изменений, в этом «вечно движущемся, бесконечном, бесконечно-перемешанном хаосе добра и зла».
«Буду составлять лекции и даже вперед проходить предмет... восемнадцати лет кончу курс первым кандидатом С двумя золотыми медалями, потом выдержу на магистра, на доктора и сделаюсь первым ученым в России... даже в Европе я могу быть первым ученым... Ну, а потом? - спрашивал я сам себя, но тут я припомнил, что эти мечты - гордость, грех...» (1; 137). Душевная история Николеньки - это цепь переходных состояний, текучих, осложняющих друг друга чувств и мыслей.
У Толстого нет механического расчленения правды и лжи, фальши и истины, как нет механических соответствий их с заданными раз навсегда «натурой» и «воздействиями среды». Прослеживая, как в драматически напряженных эпизодах «Отрочества» - эпизодах столкновения Николеньки с гувернером Сен-Жеромом получат свое развитие «диалектика души», П. Громов пишет: «В сценах, подготавливающих кульминационный взрыв, достаточно убедительно раскрывается переплетение зла наносного и возникающего изнутри, в самом процессе становления человека. Позиция героя в его борьбе с Сен-Жеромом содержит в себе реальные нравственные вины и промахи, в том числе и питаемые тщеславием. Однако в самом конфликте возникает и серьезная, высокая тема - тема человеческого достоинства. Сила Толстого-художника тут в том, что такая огромная человеческая ценность, как достоинство личности, дастся в неразрывных сплетениях с тщеславием, в подлинной «диалектике души».
По мысли П. Громова, изображение внутреннего мира героя не может безраздельно подчиняться моральной тенденции писателя, замысел и конкретное воплощение не совпадают у Толстого, конечные выводы часто даже противоречат процессу эмоциональных и вообще духовных состояний персонажа, «диалектика души» противостоит просветительским тенденциям писателя-моралиста. Толстой-художник занят изображением диалектически сложных и гибких взаимосвязей, а не противопоставлением должного и недолжного, потому что зло переходит в добро и наоборот. С нашей точки зрения, «генерализация» не снимает глубинно-диалектических переходов, она органически с ними связана единым пафосом писателя, его пониманием человека и общества. Морально-оценочная позиция Толстого выражается не только в генерализующих моментах, в выводах, но также и в изображении диалектических процессов души, глубинно-диалектических взаимосвязей.
разуму направлено во внутрь себя и которому непосредственно открыты законы духовного бытия человека. «Диалектика души» для нас - не только сложные и гибкие взаимосвязи и переходы, но и рождение качественно нового отношения к жизни.
Толстой отказался от понимания души как арены борьбы двух противоположных и замкнутых единиц. Он сосредоточен на раскрытии противоположностей, находящихся в единстве и переходящих друг в друга незаметными, едва уловимыми ходами, на раскрытии взаимопроникновения противоположных начал, диалектических взаимосвязей добра и зла. Толстой преодолевает рационалистическое представление о психологической структуре героя.
улавливать диалектические взаимопроникновения Противоположных импульсов определялось прежде всего мировоззренческой позицией писателя, его глубочайшим убеждением в том, что зло и добро неразрывно связаны, что они имеют общий корень жизни - в раз-цельности существований всего живого на земле.
«по-Гврять» свою личность, органически почувствовать себя частицей народного моря или вселенской истории. Один ко это слияние с Целым не может быть окончательным и безусловным: мешает чувство личности, связанное с естественными формами жизни, психофизиологической природой.
уже делает героя духовно зрячим, духовно подвижным.
По мнению Толстого, любой идеал неосуществим по самой своей природе, но он важен как призыв, как постоянное напоминание о высокой миссии. В послесловии к «Крейцеровой сонате» сказано об этом так: «... Идеал только тогда идеал, когда осуществление его возможно только в идее, в мысли, когда он представляется достижимым только в бесконечности и когда поэтому возможность приближенья к нему - бесконечна. Если бы идеал не только мог быть достигнут, но мы могли бы представить себе его осуществление, он бы перестал быть идеалом» (27; 84). Таким идеалом, достижимость которого представляется только в бесконечности, является идеал слияния личности с другими. Толстой с настойчивостью пророка, которому открылось непосредственное знание истины, высоко поднимает факел, освещающий путь к идеалу. Он призывает к преодолению индивидуалистической настроенности, эгоистических притязаний и к беззаветному служению другим. |
