«Евгений Онегин»
И разве недопустим ответ, основанный на читательском сотворчестве, додумывании, дорисовывании образа, намечаемого автором? Ведь самое изображение перехода от роли приятного модника к роли ученого малого - это уже ответ, ибо означает, что Онегина-даже в восемнадцать лет! - не смогла полностью занять суетливая и хлопотная жизнь паркетного шаркуна. Переход к роли ученого малого так стремителен, что может рассматриваться как вполне объективное свидетельство: Онегин и в юности был выше, сложнее, содержательнее, нежели имитируемые им шаркуны.
А в описании Онегина, заслуживающего оценку ученого малого, видна откровенная игра: он лишь создает видимость светской учености и даже сверхучености - он играет недомолвками, показным остроумием, дутой эрудицией. Уж не пародирует ли он эту ученость? Пародия - внешнее подражание, имитирование с одновременным осмеянием. Можно предполагать, что Онегину жанр пародии знаком и что в его поведении нередко проскальзывало это стремление к пародированию. Ведь впоследствии Татьяна задала себе именно этот вопрос: «Уж не пародия ли он?» Правда, она имела в виду его игру в разочарованного гения, не признанного окружающими. Освоившись, он исполняет и другие роли, пробуя найти, как надо полагать, путь для полного самовыражения. Вскоре «ученый малый, но педант»- это уже пройденный этап: Онегин пробует себя в роли ловеласа, поклонника всех «прелестниц света»,
Пушкин очень отчетливо и настойчиво отделяет истинную страсть от игры в страстность. В десятой главе, перед началом подробного описания подвигов Онегина на поприще волокитства, сказано категорично и однозначно: «Как рано мог он лицемерить...». И далее все, что он проделывал, стремясь увлечь очередную жертву, чтобы гордиться еще одним любовным трофеем (строфы десятая, одиннадцатая и двенадцатая),- это и есть лицемерие, игра во влюбленного, рассчитанный обман, обдуманное во всех деталях и филигранно отработанное исполнение этой роли.
Четыре (а с пропущенными - семь) строфы посвящены описанию достижений Онегина в области «науки страсти нежной». Какое разнообразие применяемых средств! Сколько терпения, внимания, собранности! Какая бездна сил и воли потрачены... на что? На обман, вздор, пустоту. А ведь здесь-то нет и речи об искренней любви! Ведь в авторском пояснении нет ни слова о том, что Онегин любил и страдал, что любовь озарила его существование светом надежды и счастья. Напротив, из описаний, оставшихся в каноническом тексте романа, видно стремление автора явно снизить эти похождения героя. Не любовь тут, а именно игра в любовь. Не искренняя страсть, а какое-то коллекционирование так называемых «побед» над женскими сердцами. Зачем? Чтобы придать себе значимость? Чтобы приобрести славу неотразимого сердцееда?
здоровья! Воистину это было бессмысленное прожигание жизни. Осталось ли еще что-нибудь в душе Онегина? Сохранилась ли надежда на его духовное воскресение? Или он слился с этой последней ролью - и она стала его натурой?
Как и предыдущие, она тоже «отменяется»: он сначала станет странным человеком (в глазах столичных и провинциальных дворян), затем перейдет к необычной для него роли разочарованного романтика и, наконец, окажется лишним человеком. Для кого лишним и почему-в этом мы разберемся далее.
поры - русских и зарубежных. 0 В их разочаровании выразилось убеждение в том, что, во-первых, мир устроен «неправильно», ибо не соответствует гуманным идеалам, и что, во-вторых, люди не в состоянии переустроить его в соответствии с представлениями о справедливости. И потому-то для романтиков так характерен порыв к исходу в какой-то иной мир, противопоставляемый существующей действительности - в мир мечты, фантастики, исторических преданий и легенд или в мир «чистой» природы, еще не тронутой европейской цивилизацией.
... рано чувства в нем остыли;
Ему наскучил света шум;
Красавицы не долго были
Друзья и дружба надоели...
Откуда в Онегине эта разочарованность во всем, что незадолго до того, казалось бы, целиком заполняло его душу? Ведь это - явное неприятие действительности, оно пока что стихийное и еще не стало выражением подлинно романтического типа мировосприятия. Для этого нужно еще осмыслить подобное неприятие как особый принцип поведения. Надо еще преломить его сквозь призму идейно-нравственных и эстетических понятий. Однако предпосылки для того, чтобы заинтересоваться романтизмом, уже есть. И если только мы сумеем объяснить закономерность возникновения у Онегина подобного неприятия действительности, то тем самым предстанет закономерностью и его переход к роли русскогоЧайльд Гарольда.
На протяжении романа Пушкин неоднократно указывает на естественные качества человека. Он убежден, что человеку свойственны такие стремления и порывы, которые не вызываются непосредственным воздействием социальной среды и не являются порождением материальных интересов. Эти стремления и порывы (разные на различных этапах жизни) не остаются независимыми от среды: она придает им социально-историческую и культурно-нравственную форму выражения. Она формирует представления о любви и счастье, но самая потребность в любви и счастье как бы изначально присуща человеку. Это и есть собственно человеческие чувства, отличающие его от других живых творений природы.
Пушкин исходил из убеждения, что у человека нового времени стремление к счастью неразрывно связано с представлением о свободе. Без нее нет счастья. Любой произвол, любое стеснение личности и ограничение естественных потребностей человека это ущемление его свободы. И это немедленно вызывает у него стихийный протест. Таков закон природы, как полагал Пушкин в течение всей своей сознательной жизни. А человек неизбежно подчиняется этому закону, как должен подчиняться и целому ряду других. Юность, например, отрицает все, что препятствует ее самоутверждению, отрицает бурно, и потому-то она для Пушкина «мятежная пора». Но человеку не дано вечно оставаться юным, на смену следует зрелость, а за нею наступает старость. А с возрастными периодами связаны необратимые изменения человеческой натуры: остывают чувства, уходит пылкость, приходит спокойствие. Из жизненного опыта рождается мудрость. Наступает пора подведения итогов перед тем, как неумолимая смерть уведет неповторимое человеческое «я» в небытие. |
