«Евгений Онегин»
Няня Татьяны не переступает пределов старины, что естественно для крепостной крестьянки и оценивается положительно, хотя в целом почти нейтрально. Зато в случае с Зарецким оценка старины резко колеблется. Под видом иронической похвалы перед нами, несомненно, разоблачительное порицание. "Растянуть... в строгих правилах искусства" означает прежде всего педантическое стремление блюсти правила дуэльного кодекса, который, впрочем, никогда не был канонизирован в России. Но "растянуть... по всем преданьям старины" может означать по прямому смыслу слов вздергивание человека на дыбу. Сквозь "здравый толк" и "отменную точность" Зарецкого на мгновение возникает лицо средневекового палача - и это тоже старина! Зарецкий несет вместе с Онегиным равную долю в дуэльном убийстве. "Дуэльный классик", он дважды уклонился от мирных переговоров, которые был обязан вести: сначала, видимо, из жестокого любопытства поставить на барьер молодых людей, а потом - будучи оскорблен отсутствием достойного секунданта.
"мода"-"старина" иная, чем у трех главных персонажей. Может быть, отчасти поэтому Ленский и кажется мельче их, хотя по своим возможностям и месту в сюжете это не так. Ленский также склонен к "старине", но у него на старину "мода". Именно поэтому он поначалу видится вне "моды", и ему принадлежит сентенция, которую, однако, нельзя понимать в прямом смысле. Наивное сознание Ленского не первозданно. Он, не сознавая того, воспроизводит усвоенный им в "Германии туманной" сентиментальный идеал с его опоэтизированной патриархальностью. "Старина" Ленского вторична, она плод увлеченного умствования, а не органического единства с фундаментальными основами бытия. Отсюда возникает возможность частичного сближения Ленского с московскими обывателями (седьмая глава), чем подсвечивается модус его сниженной судьбы. Московское общество таково, что Именно "старый образец", а не "старина". Полукультурные московские дворяне столь же далеки от настоящей моды, как и от истинной старины.
"Онегиным" (1831): "Устойчивость - первое условие общественного блага. Как она согласуется с непрерывным совершенствованием?". В непротиворечивой теории примирить эти крайности действительно трудно. Но в поэзии они легко могут составить амбивалентную антитезу, в которой отождествляется, не снимаясь, обновление и постоянство. Так и в пушкинском романе.
"выговаривание" - "умолчание". Кроме постоянной тематики, он представляет собой важный жанрово-структурный фактор. С точки зрения тематики весьма существенны в тексте многочисленные указания на молчание героев, что тесно связано с универсальным. Молчание, тавтология, невнятица - традиционные способы означения бытия в его сверхэмпирической запредельности. Условность романтических монологов в "Онегине", когда слушатель во время их длительного произнесения не отвечает ни единым словом, безусловна в онтологическом смысле. В двух свиданиях Онегина и Татьяны всегда более прав молчащий: он ближе к абсолютному уровню универсума.
Минуты две они молчали,
И тихо наконец она...
Как известно, в романе персонажи вообще мало говорят. В лучшем случае об их разговорах осведомляет автор. Немногословие Татьяны - едва ли не главная ее черта.
"Онегина": внефабульность, фрагментарность и многочисленные "пропуски", которые Ю. Н. Тынянов назвал "поэтическими эквивалентами текста". "Пропуски" фабульных ситуаций, строф и глав, "подчеркнутое отсутствие в "Онегине" "начала" и "конца" в литературном смысле этих понятий" придают роману, с одной стороны, черты открытости и незавершенной перспективы во времени, а с другой - что еще важнее - погружают роман и его смысл в глубины метатекста, соединяя с безвременностью и невысказываемостью универсума. Молчание в "Онегине", вплоть до строфических и строчных пауз на переносах, можно интерпретировать как специально организованную Пушкиным структуру, которая на уровне текста косвенно выявляется в пробелах стихов и прозы. В этом смысле "Онегин" написан стихами, прозой и значимой "пустотой". Нам предлагается прочесть его так же, как это делал сам Евгений:
Сродни сферическому построению романа и концепция о "расщепленной двойной действительности, в которой миры автора и героев как бы слегка выдвинуты друг из друга, демонстрируя неразделенность и неслиянность творца и творения. Так, эстетическое переливается в онтологическое, поэтическое символизируется и предстает универсальным, и даже сама расплывающаяся граница между областями, на расчленение которых потрачено столько интеллектуальных усилий, оказывается в этом случае весьма кстати. |
