«Капитанской дочке» А. С. Пушкина
«Пиковая дама», «Дубровский»), можем познакомиться с вымышленным повествователем, за имя и образ которого как бы прячется автор («Повести Белкина»), но во всех этих произведениях явственно слышен голос самого Пушкина. Иван Петрович Белкин рассказывает истории, участником которых он не был. Конечно, он знаком и со станционным смотрителем Самсоном Выриным, и с Сальвио, но история их жизни, ставшая сюжетом произведения, не включает в себя самого рассказчика. Впрочем, читатель, как правило, очень скоро забывает о Белкине и слышит голос, интонации, оценки самого автора, идет ли речь о «сущем мученике четырнадцатого класса» или о судьбе загадочного Сильвио, погибшего под Скулянами.
В «Капитанской дочке» Пушкин поставил перед собой художественную задачу невероятной сложности: рассказать о восстании Пугачева устами молодого дворянина ХVIII века, волею судьбы попавшего в самую гущу событий. Повесть написана от первого лица, от лица Гринева, и автор не имеет возможности ни комментировать, ни оценивать происходящее от своего собственного имени. Однако отсутствие авторского голоса не означало отсутствие авторского отношения. Важно было найти возможность через чужую речь, речь героя, через его восприятие событий донести до читателя ясно и точно нравственную и историческую концепцию автора. С этой невероятной задачей Пушкин успешно справился.
«Капитанской дочки». По ним можно проследить, как после долгих сомнений Пушкин решительно отказался от замысла сделать героем произведения офицера, из трусости или добровольно перешедшего на сторону Пугачева, для Пушкина такой герой оказался неприемлемым, и то, что, в конце концов, главным героем становится молодой дворянин, почти мальчик, но верный присяге и готовый скорее погибнуть, чем обойти законы чести, уже свидетельствует о ясности и непоколебимости авторской позиции. С другой стороны, Пугачев, увиденный глазами Гринева, как бы пропущен через призму авторского восприятия, основанного и на архивных документах, и на свидетельствах очевидцев, с которыми Пушкин познакомился во время поездки по пугачевским местам.
Автор ищет и находит ту меру речевого соответствия, при которой очевидна историческая, хронологическая природа героя (ХV век), но отсутствует нарочитая стилизация под особенности речи человека далекой эпохи. Лишь иногда Пушкин напоминает читателям, что повествователь принадлежит к иному историческому времени: например, Гринев произносит:
«Как могу тебе в этом обещаться?» вместо «Как могу тебе это обещать? - но введение столь мягкого архаизма в текст не нарушает естественной речевой стихии, абсолютно совпадаю щей с особенностями речи просвещенного человека пушкинской эпохи. Кстати, немаловажным внутренним оправданием «осовремененной» речи Гринева является тот факт, что он пишет свои воспоминания по прошествии многих лет, то есть, будучи уже человеком иного исторического времени.
«Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный Пушкин почти дословно повторил в «Капитанской дочке» свою собственную дневниковую запись 1831 года, появившуюся после восстания военных поселян. Оставаясь самим собой, Гринев одновременно оказывается рупором авторского слова.
«Капитанской дочке». Наивные стихи Петруши Гринева оказываются, по его признанию, «для тогдашнего времени изрядными, и Александр Петрович Сумароков очень их похвалял». С одной стороны, Пушкин как бы добродушно усмехается над неумелым стихотворцем, которого похвалил («похвалял») Сумароков, а с другой стороны, перед глазами читателей невольно возникает другой юный поэт и другой великий кумир прошедшего века: «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил». Конечно, герой и автор - величины несоизмеримые, да и подробность не столь уж важная в контексте всех событий повести, однако Пушкин вводит ее в цепь других событий и тем побуждает нас к размышлениям.
«совпадение» не может не вызвать интереса читателей. Узнав о связях сына с бунтовщиками и о решении суда, отец Гринева резко становится на сторону этого суда. По мнению Гринева-отца, не позорная казнь, ожидающая сына, составляет бесчестие, а измена дворянской этике:
«Не казнь страшна: пращур мой умер на лобном месте, отстаивая то, что почитал святынею своей совести; отец мой пострадал вместе с Волынским и Хрущевым. Но дворянину изменить своей присяге, соединиться с разбойниками, убийцами, с беглыми холопьями!..» В первом французском переводе «Капитанской дочки» к этой фразе сделано примечание: «Один из пред ков Пушкина был приговорен к смерти Петром Великим». Но и без комментариев французского переводчика хорошо известно, как гордился Пушкин своими предками, никогда не забывавшими о кодексе чести дворянина.
самого Гринева и попытка понять его истинную или мнимую близость к автору. А сущность эта в самом начале повести определена как сущность типичного дворянского недоросля фонвизинского образца, хотя и в смягченном, облагороженном варианте. Конечно, мы по мним эпиграф повести и главный наказ отца сыну: «Береги честь смолоду». Но ведь наказ этот слышит совсем юный отпрыск дворянского семейства, который только и знал до этого, что голубей гонять. Кроме «Придворного календаря», в доме его отца никаких книг не было. И вот этот-то простодушный недоросль в сопровождении дядьки Савельича попадает в Оренбург, а затем в крепость и становится участником драматических событий, испытывающих его характер, его личность, его понимание чести.
«Митрофан на наших глазах превращается в Пушкина. Но помимо разницы сущности, не забудем возраст Гринева: разве может так судить и действовать шестнадцатилетний, впервые ступивший из дому и еще вчера лизавший пенки рядовой дворянский недоросль? Так, как Гринев в этой по вести, вряд ли мог бы судить и действовать и шестнадцатилетний Пушкин, ибо есть вещь, которая и гению не дается отродясь, - опыт. Шестнадцатилетний Гринев судит и действует, как тридцатишестилетний Пушкин. Дав впечатление, Пушкин в молниеносной постепенности дает нам личность, исключение, себя». действительно, автор не просто скрывается за героем, а наделяет его своими мыслями, представлениями, понятиями. Так же, как Гринев, Пушкин, окажись он на месте героя, никогда не примкнул бы к бунтовщикам. И так же, как Гринев, Пушкин сострадает Пугачеву, предвидя его трагический конец. Нравственные позиции героя и автора совпадают, и в этом главный смысл взаимодействия повествователя и скрытого за ним великого поэта-мыслителя. |
