Образ Пугачева в повести А. С. Пушкина «Капитанская дочка»
«Гроза» с ее рассказами о странах, где живут люди с песьими головами, как хотелось бы надеяться. Пестрые пятнышки политической карты мира, конечно, населены вполне антропоморфными существами, но каждый кусочек одного цвета - это область обитания педантов, развратников, оптимистов, мыслителей, рабов страстей и так далее. Бережно навесив ярлык на каждый народ, мы с удивлением обнаружили один без бирки - наш. Так начались поиски загадочной «русской души». Ее никто не видел, но она, как замятинский «пиджак», повсюду. Она - то, что в корне отличает нас от других народов, но именно поэтому ее невозможно описать. Она то ли спряталась под заимствованиями, то ли очерствела в косности пережитков, но выглядывает, дразнит, заставляет русскую литературу вновь и вновь играть с ней в прятки. И в результате долгих изысканий найден был образ (конечно, условный, но все ли немцы - педанты?) - сердца безмерного, всеохватного, юношески горячего и также непреклонного, несклонного к компромиссам, но склонного к страстям. Образ, со всей полнотой воплощенный А. С. Пушкиным в повести «Капитанская дочка».
«Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» - пишет Пушкин. Его глазами и глазами Петра Андреевича Гринева увидим мы Емельяна Пугачева, предводителя этого бессмысленного и беспощадного бунта. В первый раз герои встречаются, заблудившись во время метели, и Пугачева не называют по имени. Эта встреча предвосхищает бунт: уральские земли потеряются в стихии мятежа, и тот, кто встанет во главе его, неизбежно утратит себя как человека. Это мы и увидим, сравнивая подчеркнуто неуместного «государя императора» и рассудительного Емельяна Пугачева, на плечах которого трещит тесный ему заячий тулуп - не метафора ли это тесных рамок жизненных приличий, которые заставляет трещать по швам Пугачев?
уже человека, к которому он испытывает жалость, благодарность, сострадание. Он выходит из рамок поведения дворянина, движимый чувством, и его нечаянный знакомый отвечает ему благодарностью, похвалами явно ненужному тулупу - не тулуп, но сердечное участие, на которое вожатый вряд ли мог рассчитывать, подарил ему Гринев. И если шубу Пугачев еще вернет ему, то за это сердечное внимание отплатить невозможно, даже выйдя самому из своих рамок поведения вождя народного бунта. И Пугачев оказывается достаточно чутким, чтобы это понять, и достаточно справедливым, чтобы это запомнить.
«встреча» героев, тоже предвестие, - вещий сон Гринева. Пугачев, объявивший себя императором и отцом русскому народу, «оказывается» отцом Гринева, причем отцом посаженным, которым он порывается стать, пока принимает Машу за племянницу священника, и без которого, как без вмешательства Пугачева, невозможен брак Гринева. И сочетание зверств Пугачева, убийств, происходящих у него на глазах и по его воле, убийств слепых и бессмысленных, всех подряд, и его ласкового внимания к Гриневу впервые возникает в этом сне.
хоть какую то правоту бунтовщика словом «восстание». Это будет поразительнейшая картина пугачевских казней, бесчинства мятежников в захваченном городе. Первым их действием оказывается установка виселицы, вторым - чудовищная присяга самозванцу, в ходе которой все оставшиеся верными чести отправляются в петлю. Первым гибнет небогатый, скромный капитан Миронов, очевидно выслужившийся солдат, словом, один из тех идеальных русских мужиков, которых так часто изображали русские художники в качестве простонародного идеала. Разжалованный же Швабрин, бережно блюдущий дворянские обычаи даже в глуши крепости, оказывается на стороне «мужичьего царя». Так подчеркивается безумный хаос, который приносит с собой одно имя Пугачева, так подчеркивается не просто важность, а единственная значимость личных представлений о чести.
слово - спасительное для Гринева. Пугачев оказывается марионеткой в руках восставших, и единственное его «немарионеточное» действие - тоже движение сердца, движение за рамки роли безжалостного палача. Гринев единственный из не присягнувших «императору» выживает, и не просто выживает - он получает приглашение в «ставку» Пугачева. Штаб предводителя восставших больше похож на разбойничий притон - там делят награбленное, пьют, гуляют и поют разбойничьи песни. Сам же Пугачев опять остается в стороне - он и с бунтовщиками, он и над ними. Гринев единственный, с кем он может поговорить, единственный, для кого не важны социальный статус и роль, взятая на себя Пугачевым, - она осмеивается обоими в начале разговора. И Пугачев задает ему вопросы, в которых за познаниями в истории и философской формой стоит все то же русское удальство: отчаянная смелость русского «авось» и безудержная похвальба, признание только царского права властвовать безгранично - и требование безграничной власти.
Во время третьей встречи они оба окончательно откажутся от своих ролей, и, как раньше Савельич, соратники Пугачева не смогут подняться до высоты их отношений: отношений не офицера и мятежника, но человека и человека, построенных на взаимной симпатии, чести и помощи. И хоть их понимание ситуации в свете калмыцкой сказки прямо противоположно, саму сказку они понимают одинаково, и она равно впечатляет их, раз они по прошествии столь долгого времени после рассказывания помнят ее. И недаром Пугачев так стремится на свадьбу к Гриневу - только на русской свадьбе возможны тот размах, который так дорог ему, и та сердечность, которой он не может найти, сердечность вне чинов и званий. Пугачев не оказывается ни героем, ни злодеем - подобно Петронию в «Камо грядеши», он остается хоть и по ту сторону крепостных стен, но благодаря своим человеческим качествам поднимается над обоими лагерями. |
