Художественные приемы в произведениях Пушкина
С нарочито неясными, намеренно затуманенными финалами мы сталкиваемся уже в южных поэмах Пушкина. Так, в «Кавказском пленнике» не говорится прямо, что черкешенка покончила с собой, бросившись в бурный горный поток. Об этом можно только догадываться по косвенным указаниям-намекам, в частности, по нарисованному поэтом пейзажу:
Уже противных скал достиг,
Уже хватается за них...
Вдруг волны глухо зашумели,
И слышен отдаленный стон...
На дикой брег выходит он,
Глядит назад, брега яснели
И опененные белели;
Но нет черкешенки младой
Всё мертво... на брегах уснувших
Лишь ветра слышен легкий звук,
И при луне в водах плеснувших
Струистый исчезает круг. Все понял он.
Все понять призывает здесь поэт и читателя. Совершенно подобен этому и даже еще более заштрихован финал «Бахчисарайского фонтана»:
Промчались дни; Марии нет.
Тоска ль неволи безнадежной,
Болезнь, или другое зло?..
Кто знает? - Нет Марии нежной!..
Забытый, преданный презренью,
Гарем не зрит его лица;
Там, обреченные мученью,
Под стражей хладного скопца
Стареют жены. Между ними
Давно грузинки нет; она
Гарема стражами немыми
В пучину вод опушена.
В ту ночь, как умерла княжна,
Свершилось и ее страданье.
Какая б ни была вина,
Ужасно было наказанье!
Как видим, и здесь ничего прямо не сказано; наоборот, на поставленные поэтом вопросы о причине смерти Марии дан нарочито неопределенный ответ: «Кто знает?» Читателю опять предоставляется самому понять, что Зарема исполнила свою тоже не прямо выраженную угрозу Марии:
Но слушан: если я должна
Тебе... кинжалом я владею,
Я близ Кавказа рождена,
«Не надобно всё высказывать - это есть тайна занимательности» (XIII, 58), - замечал Пушкин в ответ на делаемые ему в связи с этим упреки критики. Не высказывает всего поэт и в последней из своих романтических поэм «Цыганы», причем здесь этот прием приобретает особенно большую силу художественной выразительности. После того как табор изгнал из своей среды убийцу Алеко и в степи осталась лишь его телега, «убогим крытая ковром»:
Настала ночь: в телеге темной
Огня никто не разложил,
Никто под крышею подъемной
До утра сном не опочил.
«поэта действительности». Но теперь этот художественный прием уже не преследует цели одной только внешней занимательности, он насыщается, как мы могли убедиться на примерах «Моцарта и Сальери» и «Пира во время чумы», большим идейным смыслом.
Вспомним исключительное и по насыщенности социальным содержанием и по своей глубочайшей исторической перспективности безмолвие народа, которым так нетрадиционно заканчивается пушкинский «Борис Годунов». | 
