Романтизм поэтики Паустовского
"неисправимым мечтателем". В детстве и юности судьба столкнула Паустовского с такими людьми, как дядя Юзя и учитель географии Черпунов. Оба страстные путешественники, они произвели на будущего писателя неотразимое впечатление: "В детстве я пережил увлечение экзотикой. Желание необыкновенного преследовало меня с детства. В скучной киевской квартире, где прошло это детство, вокруг меня постоянно шумел ветер необычайного. Я вызывал его силой собственного мальчишеского воображения.
".
Дело довершили книги - Майн-Рид, Купер, Жюль Верн, Конрад. Возникло мироощущение, прекрасно переданное в словах писателя: "Вы вслушайтесь, как мягко переливаются Севилья, Гва-даррама, Лос-Анджелес и торжественно, как латынь, гремят Гренада, Рома, Карфаген. А от таких слов, как Массова и Джедда, хлещет в лицо красной пылью и хрипом верблюдов".
Но времена менялись. Литература становилась "частью общепролетарского дела", "колесиком и винтиком" партийно-государственного механизма, отнимая постепенно у художника его внутреннюю свободу. Иные писатели оправдывали насилие над собственным талантом соображениями высшей государственной необходимости. Лучше других об этом сказал тот же Маяковский: "Но я себя смирял, становясь на горло собственной песне".
Результат известен: трагедия А. Фадеева, горькая судьба талантливого Ю. Олеши, творческие неудачи А. Толстого, К. Федина и многих других. Причем речь идет только о тех, кто искренне пытался "перестроиться" в интересах нового общества, не понимая, что губит свой художественный дар. История русской литературы XX в. до самого последнего времени изобилует примерами подобного рода.
"золочеными нитями экзотики" - роман "Блистающие облака" - было напечатано в 1929 г. в Харькове. Этот год был воистину годом великого перелома. Уже несколько лет как в литературной жизни наметились тенденции к ограничению творческой фантазии писателей. "Неистовые ревнители" из РАППа, лучше других выполнявшие социальный заказ нарождающегося тоталитаризма, энергично закручивали гайки, добиваясь идеологической стерильности.
процессов лирика звучит фальшиво, так как труд не лиричен. Затем со статьей "Долой Шиллера!" выступил А. Фадеев.
Конечно, романтики не сдались без боя. Паустовский писал: "... Я посвящаю этот очерк ("Оправдание романтики". - Л. К.) всем, кто не видит романтики нашей эпохи и оплакивает пафос недавних лет. Есть пафос борьбы и пафос упорной и талантливой работы. Есть романтика Перекопа и романтика селекции. И то и другое равноценно".
Но наступало время, когда доводы разума, здравого смысла теряли свою силу. Лирико-романтические произведения попросту переставали печатать.
В 1929 - 1932 гг. по понятным причинам Паустовскому пришлось работать в основном в жанре очерка, благо знание жизни, почерпнутое во время многолетних скитаний по стране, у него было превосходное. Его очерки и рассказы, публиковавшиеся в популярных в те годы журналах "Тридцать дней", "Наши достижения", "Знание - сила" и др., - летопись времени, живые свидетельства очевидца.
Герои произведений Паустовского - современники в кругу нравственных, эстетических и научно-технических проблем. Они раскрываются перед читателем как натуры ищущие, душевно щедрые, высоконравственные, тонко чувствующие прекрасное.
Писатель подчеркивал непреходящую ценность личности гуманной, совестливой, честной и благородной. Нужно ли напоминать об обстановке 1930-х годов как в стране, так и за ее пределами, в условиях которой Паустовским ставилась цель: будить в человеке человеческое, говорить ему о добре, справедливости и прекрасном? В продолжении этой вечной эстафеты подлинного, высокого искусства он видел, несмотря ни на что, свой гражданский долг.
Прекрасное в человеке, прекрасное в творческом труде, прекрасное в искусстве, прекрасное в природе стало в эти годы постоянной темой Паустовского. Обращение к ней было для писателя выполнением ответственного социального заказа: "Идея о том, что человек нашего времени, детище революции, должен обладать не только высокими качествами, которыми в прежнее время были наделены только отдельные выдающиеся люди, но и духовными богатствами всех предыдущих эпох и всех стран, казалась мне бесспорной".
В свое время термин "социальный заказ" был скомпрометирован пресловутой теорией "социального заказа" и практикой литературных конъюнктурщиков. Но Паустовский часто пользовался им, не давая повода для двусмысленных толкований. Выступая на съезде детских писателей в 1936 г., он заявил: "Очень мешает работе навязывание тем. Между навязанной темой и социальным заказом есть громадная разница. Совершенно ясно, что каждый искренний, органически советский писатель, берясь за любимую тему, тем самым выполняет социальный заказ".
"Писать трудно, - все время ощущаешь давление общепринятых мнений, и это раздражает и лишает чувства внутренней свободы".
"Как писатель я рос очень медленно, и только теперь, сбросив с себя шелуху всяческих РОСТ и галиматьи, я чувствую, как я созрел. Перелом дался мне нелегко, - делился он с Е. С. Загорской-Паустовской в письме от 28 ноября 1931 г. - Превосходство моего стиля - и только стиля - не давало мне полной уверенности в своих силах. В этом и был разрыв между творчеством жизни и творчеством художественным, и это портило и мою жизнь, и мое творчество. Теперь пришло время говорить "во весь голос"". То время, когда писатель ощутил свою творческую зрелость, совпало с интересным этапом развития литературы: бурно активизировались научно-художественные жанры. Лирический талант Паустовского смог с блеском реализовать себя и в этой области. Им были созданы книги, занявшие почетное место в русской прозе середины XX в., - "Кара-Бугаз" (1932), "Колхида" (1934), "Черное море" (1935), "Мещерская сторона" (1939), "Золотая роза" (1955).
Казалось бы, нет в художественной литературе более отдаленных друг от друга областей, чем та, где писатель оперирует точными естественно-научными данными о природе и человеке, и та, где он вторгается в тонкий психический мир личности. Однако у Паустовского эти области не противопоставлялись. Наоборот, в их тесном соседстве и взаимопроникновении еще раз выявлялась важная для него мысль о глубоком родстве и единстве целей одинаковой значимости науки и искусства.
Лирический характер писательского дарования традиционно связывается прежде всего с изображением эмоциональной сферы человека. Такой талант проявляет себя в особой остроте, избирательности зрения, в темпераменте художника. Считается, что те стороны человеческой жизни, где властвуют трезвый расчет, практицизм, не могут привлекать писателя-лирика. Паустовский же в своих научно-художественных книгах соединил, казалось, несоединимое: изображение таких сугубо практических, деловых предприятий, как добыча мирабилита и осушение болот, с возвышенной мечтой; рассказ о научном поиске с яркими лирическими пейзажами; производственные конфликты с романтическими характерами. Писатель раскрыл поэзию созидательного творческого труда, поэзию научного поиска, поэзию познания.
Человек у него может испытывать состояние лирического восторга, душевного подъема не только перед шедеврами искусства или очаровательными пейзажами. Он учится видеть возвышенное и прекрасное в обыкновенном, в каждом дне своего будничного бытия.
Лирическое начало в научно-художественных книгах Паустовского - не только одна из особенностей его творческой индивидуальности, но и следствие глубокого знания научных дисциплин, затронутых им в произведении. "Подобный талант не есть что-нибудь особенное, исключительное, случайное, - утверждал еще В. Г. Белинский. - Нет, такие таланты так же естественны, как и таланты чисто художественные. Их деятельность образует особенную сферу искусства, в котором фантазия является на втором месте, а ум на первом". Паустовский считал, что овладение научной истиной, мастерское исполнение любимого дела возвышает человека, рождает в нем чувство уверенности в себе, делает его оптимистом.
"Истинное счастье - это прежде всего удел знающих, а не невежд", - этот вывод сделан Паустовским и на основании собственной творческой работы. Характерно его замечание: "Насколько более действенной и величественной стала бы любимая поэтами тема звездного неба, если бы они хорошо знали астрономию".
И все же значительный лирический потенциал таланта Паустовского оставался невостребованным, и он настойчиво искал возможность его приложения. В середине 1930-х годов им написано несколько рассказов и повестей - "Доблесть" (1934), "Музыка Верди" (1936), "Северная повесть" (1939) и др. Высоконравственные, готовые на самопожертвование ради своих идеалов персонажи этих произведений вызывают симпатию чистотой и благородством своих помыслов и поступков, трудовых подвигов. Негативные отзывы официальной критики нетрудно было предвидеть: время жестко проводило свою линию. Писатель, считавший, что "повествование должно быть совершенно свободным, дерзким, единственный закон для него - это воля автора", ни в 1930-е, ни в последующие годы не встретил да и не мог встретить понимания и сочувствия. Следует заметить, справедливости ради, что в названных выше произведениях не оказалось "дерзости" и к удачам писателя отнести их нельзя.
Но попыток реализовать свой талант Паустовский не оставил. Перед Отечественной войной он опубликовал два новых рассказа, во вступительном слове к которым счел необходимым предуведомить читателя: "Несколько лет назад на чердаке старого дома в г. Трубчевске я нашел растрепанную книгу. Переплета не было, первые тридцать страниц кто-то вырвал, но все же я прочел эту книгу до конца за один вечер.
вещах.
Но все же я решаюсь восстановить по памяти два из этих рассказов и передать их на суд читателей. Делаю я это из уважения к их безвестному, быть может, несколько наивному, но чистому сердцем автору".
"Старого повара" (1940) и "Ручьи, где плещется форель" (1937-1939) не без основания причислили к лучшим произведениям писателя.
"Снег" (1943), "Телеграмма" (1943), "Дождливый рассвет" (1945). Верность своему призванию и таланту позволила ему в конце концов полно воплотить свои представления о прекрасном.
кольцо бесчисленные ограничения, требования, "советы", со всех сторон подкарауливавшие художника, по понятным причинам возросла потребность в лирике. Паустовский не мог не почувствовать этого. Даже относительная свобода позволила ему выразить себя с достаточной определенностью.
К тому времени выявились основные черты художественного мира писателя, о которых стоит сказать подробнее. В собраниях сочинений Паустовского произведения разных жанров: романы, повести, пьесы, очерки, сказки, эссе, статьи и т. п. Но центральное место все же принадлежит рассказу. Писатель не раз признавался в любви к этому небольшому по объему, но нелегкому жанру, и добился в нем особенно больших успехов. Он выступил продолжателем традиций таких выдающихся мастеров русского рассказа, как И. Тургенев, А. Чехов, И. Бунин. Давно замечено, что его крупные сочинения - "Кара-Бугаз", "Повесть о жизни", "Золотая роза" и другие построены по мозаичному принципу. Они состоят из небольших произведений, объединенных художественной целью. Именно в рассказе полнее и ярче всего раскрылось неповторимое своеобразие творческой индивидуальности Паустовского.
Рассказы писателя лишены стремительного, увлекательного действия. В них нет ничего необычного - приключений, невероятных, неожиданных поворотов сюжета, эффектных концовок. Сила их художественного воздействия в другом. Они требуют медленного, сосредоточенного чтения, напряженной работы воображения, мысли и чувства. Подчинившись лирическому настроению рассказов Паустовского, читатель слышит в своем сердце те самые струны, что отзываются на призыв прекрасного, и тогда в нем возрождается поэтическое восприятие жизни - "величайший дар, доставшийся нам от поры детства". |
