«Доктор Живаго» (Лариса у гроба Юрия Живаго)
«Доктор Живаго» проанализировать, а тем более пересказать просто невозможно. После прочтения этого романа у меня остались только ощущения и в памяти какие-то отдельные картины, причем почему-то очень спокойные, тихие, мирные, но в то же время яркие и запоминающиеся. Одна из таких картин - сцена прощания Лары с мертвым Юрием Живаго. Этот эпизод не оставил во мне тяжелого или мрачного впечатления, он не оставил тоски, но на душе стало как-то грустно и тихо. Эта сцена ассоциируется со сладким терпким запахом цветов, глубоким молчанием и оглушающей тишиной, которая изредка прерывается чуть слышным плачем Лары. Остальные же громкие рыдания родственников и друзей как будто где-то вдалеке, они почти не нарушают этого безмолвия.
«Они не просто цвели и благоухали, но как бы хором, может быть, ускоряя этим тление, источали свой запах... Одни цветы были заменой недостающего обряда. Царство растений так легко себе представить ближайшим соседом царства смерти. Здесь, в зелени земли,между деревьями кладбища, среди вышедших из гряд цветочных всходов сосредоточены, может быть, тайны превращения и загадки жизни, над которыми мы бьемся».
«Как жаль все-таки, что его не отпевают по-церковному! Погребальный обряд так величав и торжественен! Большинство покойников недостойны его. А Юрочка такой благодарный повод! Он так всего этого стоил, так бы это «надгробное рыдание творяще песнь аллилуйя» оправдал и окупил!» Она почти боготворит Живаго, после его смерти она осталась совсем одна, беспомощная, беззащитная, всеми покинутая. Только Юрий мог понять ее, они были с ним почти одно целое, они думали, как другие напевают, они дышали только этой «совместностью», только рядом с Юрием Лару охватывало то «веяние свободы и беззаботности», которое исходило от него.
Лара была единственным близким человеком для Живаго, она была так похожа на него, так одинаково с ним мыслила. «Они любили друг друга не из неизбежности, не «опаленные страстью», как это ложно изображают. Они любили друг друга потому, что так хотели все кругом: земля под ними, небо над их головами, облака и деревья. Их любовь нравилась окружающим еще, может быть, больше, чем им самим. Незнакомым на улице, выстраивающимся на прогулке далям, комнатам, в которых Они селились и встречались.
общей лепкою мира, чувство отнесенности их самих ко всей картине, ощущение принадлежности к красоте всего зрелища, ко всей вселенной».
И поэтому ее горе кажется особенным, даже величавым и возвышенным, по сравнению с суетливым, громким и каким-то бестолковым горем Марины, приятепей покойного. Она не «тягалась горем» сними, казалось, у нее были «особые права на скончавшегося», и все родственники и друзья будто чувствовали и понимали это.
с ним «простыми, обиходными словами бодрого бесцеремонного разговора», она говорила все, что внезапно приходило ей в голову, все мысли, проносящиеся у нее в памяти, «как облака по небу», она не думала, она говорила то, что подсказывало ей сердце... И этот монолог лился свободно, поспешно, как в бреду, и ее слова складывались в «ласковый и быстрый лепет», который вовсе не был похож на эпитафию, а скорее на разговор с живым человеком.
Сколько раз, наверное, Лара мечтала снова увидеть Юрия, представляла их свидание, . сколько раз думала о том, что расскажет ему, как поделится своими огорчениями и радостями, и вот «как опять Бог привел свидеться». Сколько в ее жизни было «судьбы скрещений», как часто и неожиданно по воле случая она встречала Юрия Живаго, как будто сам Бог толкал их друг к другу, как будто их «вольная, небывалая, ни на что не похожая» любовь была предназначением свыше, неизбежным предначертанием судьбы. И теперь воспоминания овладевали ею.
«никогда» звучало действительно страшно, пугающе и неотвратимо, хотя их разделяло только расстояние. «Вот я написала эти слова, уясняешь ли ты себе их значение?» - писала Тоня. А теперь у гроба Юрия Лара даже ни разу не произносит этого страшного слова, хотя их разделяет не расстояние, а нечто непреодолимое: она живет, а его уже нет, он где-то в другом мире, где она не может с ним встретиться. Но у нее такое ощущение, что она все равно вместе с ним, для нее в мире сейчас существует только он один, она с ним наедине и даже не замечает, что в комнату входят люди, что они разговаривают, плачут... Она говорит со своим Юрочкой, и для нее в ее слезах - «счастье освобождения». Она не помнит себя, она «точно упала на самую глубину, на самое дно своего несчастья».
«темным, неотчетливым знанием о смерти, подготовленностью к ней», как будто она уже не в первый раз переживает потерю любимого, как будто «она уже двадцать раз жила на свете» и у нее «целый опыт сердца», как перенести такое горе. И она то плачет, не в силах более сдерживать слезы, то молчит, впадая в оцепенение, забывая все происходящее вокруг, и словно улетает куда-то с душой Юрия, переживает, как когда-то с ним вместе, то «наслаждение общей лепкою мира... ощущение принадлежности к красоте всего зрелища, ко всей вселенной». А вокруг нее все так же благоухают цикламены, сирень, как будто исполняют реквием живые, яркие цветы, которые «так легко себе представить ближайшими соседями царства смерти». |
