"Облако в штанах" - это вершина дореволюционного творчества Владимира Маяковского. Поэма вышла отдельным изданием в 1915г. Ее первоначальное название - «Тринадцатый апостол». Толчком к написанию была любовь Маяковского к девушке, с которой он встретился в Одессе. Развитая, не чуждая новых общественных и художественных веяний, она, тем не менее, была напугана темпераментом молодого Маяковского, тем «пожаром сердца», о котором он написал в своей поэме. Однако содержание поэмы переросло историю непонятой любви. В «Облаке в штанах» соединились все основные темы раннего Маяковского. Любовная линия заставила их звучать по-другому-резче, сильнее, надрывнее...
«Облако в штанах» не просто писалась, но «вышагивалась» Маяковским во время пребывания в Финляндии, где он, не имея денег, попеременно обедал у знакомых, назвав это «семипольной системой»: «Установил семь обедающих знакомств. В воскресенье "ем" Чуковского, Понедельник - Евреинова и т. д.» «Вечера шатаюсь пляжем. Пишу "Облако"...» («Я сам».)
В поэме отразилась главная мировоззренческая тема раннего Маяковского - его богоборчество. Это роднит его с М. Горьким, с которым он встречается в это время в Муста-мяки: «Читал ему части "Облака". Расчувствовавшийся Горький обплакал мне весь жилет. Расстроил стихами. Я чуть загордился. Скоро выяснилось, что Горький рыдает на каждом поэтическом жилете. Все же храню. Могу кому-нибудь уступить для провинциального музея».
Ерничество Маяковского, однако, не снимает вопроса о близости бунтарства раннего Горького и богоборчества Маяковского. В глазах обоих мир создан Богом не таким, каким его нужно было создать:
а ты недоучка, крохотный божик.
Видишь, я нагибаюсь,
из-за голенища
достаю сапожный ножик...
Эй, вы! Небо!
Снимите шляпу! Я иду!
Горький мог вполне искренно расплакаться над этими строками. Это и его сокровенная идея: протест Человека против несовершенства Божьего мира. Только горьковский Человек либо абстрактен (собирательный образ всего человечества, выраженный в словах Сатина в «На дне»: «Это не ты, не я, не они... нет! - это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет... в одном!»), либо его сущность отражают различные горьковские персонажи, но не сама личность писателя. Маяковский сам вступает в поединок с Богом. Через интимный сюжет (любовь к Марии) он устраняет последний зазор между поэтом и лирическим героем. Непонятая любовь - только следствие общего неприятия Поэта миром.
Образ Марии приобретает евангельский смысл. Евангельская Мария и ее сестра Марфа встретили и приютили Иисуса. Грешница Мария Магдалина стала Его последовательницей. Наконец, дева Мария была родительницей Иисуса по велению Бога. Все эти образы так или иначе задействованы в поэме Маяковского, но «вывернуты» по-своему. Поэт - новый Иисус, несущий миру свою истину. Это истина не божественная, но земная. И ее отрицательная часть - страшна и неприятна людям. Мир обветшал, мир распадается. В нем нарушены все человеческие отношения, царит полное взаимонепонимание. Это грозит неизбежной катастрофой. Но люди не желают в это поверить и прячутся в уютные социальные ниши:
Вашу мысль,
как выжиревший лакей на замасленной кушетке,
досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.
У меня в душе ни одного седого волоса,
Мир огрбмив мощью голоса,
Иду - красивый,
«седого волоса». Ему важно доказать, что он представитель молодого мира, который идет на смену старому, ветхому - миру Бога-отца. Однако визит нового мессии ничем не оправдан свыше. Он весь целиком - из этого мира. И оттого его образ постоянно колеблется, раздваивается:
Меня сейчас узнать не могли бы:
жилистая громадина
А глыбе многое хочется!
«старческую нежность»:
Ведь для себя не важно
и то, что сердце - холодной железкою.
Ночью хочется звон свой
Но старый мир отторгает Поэта. Он слишком велик для этого мира, к которому принадлежит и Мария. Трагедия в том, что некуда деться. Вся поэма напоминает корчи, хрипы мятущегося существа, замечательно переданные ритмом и звукописью:
Улица муку молча перла.
Крик торчком стоял из глотки.
Топорщились, застрявшие поперек горла,
Чахотки площе.
все-таки! -
выхаркнула давку на площадь,
спихнув наступившую на горло паперть,
в хорах архангелова хорала
бог, ограбленный, идет карать!
Нескончаемый парад шипящих, свистящих, рыкающих и каркающих звуков... Поэт как бы сливается со своим голосом, и вся поэма написана не столько смыслом, сколько звуком. Не найдя выхода, он начинает кощунствовать:
А в рае опять поселим Евочек:
сегодня ночью ж
со всех бульваров красивейших девочек
Хочешь?
Не хочешь?
Но как раз в этих местах поэма «пробуксовывает». Бунт превращается в брань, тем более беспомощную, что Бог не дает ответа:
положив на лапу
Парадоксально, но именно Маяковский талантливей многих отразил кризис богоборческой идеи, которая разбивается через собственное противоречие. Если мир, созданный Богом, несовершенен, а ты часть этого мира, то бунт против мира оказывается бунтом против самого себя. Если «Бог умер», всякий бунт бессмыслен. Мир становится «глухим». Некому слышать Поэта. | 
