Может быть, портрет юного Набокова продиктован его последующей линией жизни? Это вполне допустимо. Но вполне вероятно и другое: с ранних лет в Набокове вызревал художник талантливый, но элитарный, человек удачливый, однако крайне одинокий.
Бабочки в качестве хобби более важного, чем писательство;
Во всем главное - эфемерность, мимолетная красота, виртуозная забава и отсутствие прагматичности. По его словам, сладостное удовольствие ему доставляли охота с сачком, диковинные композиции на шестидесяти четырех клетках, пленение слов в перекрещивающиеся ряды ячеек. Но обязательна бесполезность, игра, чистое изощренное искусство. Эти принципы он стремился внедрить в литературу.
В эмиграции после университета перед Набоковым встала проблема выбора. Желание реализовать себя в литературе двигало им не только как осознание своего дара, но и, если угодно, это был реванш за все утраченное. Виртуозное владение словом. Обожествление русской речи предков было его инстинктом самосохранения. Он хотел преданно служить традициям того жизненного уклада, которому поклонялся с детства.
Но предстояло выбрать жанр. Он писал стихи со времени Тенишевского училища, опубликовав на собственные средства сборник еще в России. Стихотворения юного Набокова свидетельствовали о его поэтической культуре, но потрясений не вызывали. Он сочинял пьесы, которые публике не нравились. Да и смотреть их в Германии было некому. Выбор был сделан в пользу прозы, один за другим появляются его рассказы, которые привлекают к нему внимание авторитетных литераторов-эмигрантов.
С самого начала ему нужно было для самоутверждения фраппировать своего читателя, наносить удары по нервам, бить по самым больным местам без жалости и стыда. Изначально для него запретных тем не существовало, и в этом уже наметился разрыв с целомудренной отечественной словесностью. Кстати, заметим сразу, что эпатаж объединяет эти два романа: «Приглашение на казнь» и «Лолита».
Фамилия Набокова впервые появилась на обложке книги ученических стихов, не принесших автору славы. Продолжая свои литературные занятия в Берлине, он еще не был уверен в успехе и потому скрыл свое родовое имя, восходящее к шестнадцатому столетию, под псевдонимом «В. Сирин». Впрочем, псевдоним достаточно прозрачен и многозначен. Правильнее было бы поставить ударение в слове на втором слоге, потому что вымышленная фамилия автора вызывала фольклорный образ райской птицы. Птица Сирин, ведущая родословную от древнегреческих сирен, зачаровывала слушателей райским пением. Вместе с тем сама певчая птица была воплощением несчастной страдающей души. В псевдониме, таким образом, легко прочесть самооценку и цель творчества.
В. Сирин завораживал ностальгическим повествованием в романах «Машенька» (1926), «Король, дама, валет» (1928). «Защита Лужина» (1930), где мечты и чаяния героев-изгоев, как ни странно, обращены в прошлое. К «Машеньке» поставлен эпиграф из «Евгения Онегина»:
... Вспомпя прежних лет романы,
любимой возродиться из небытия, как Ганин спешит ретироваться, чтобы не встречаться с ней, дабы греза не стала прозой.
Жизнь писателя-эмигранта в действительности и в тексте романов бывала обычно унылой и сумеречной, ирреальной и призрачной. Лишенные в 1922 году советского гражданства эмигранты не могли обрести и другого подданства. Одиночество и неприкаянность - всегдашние спутники героев набоковских романов «Машенька», «Отчаяние», «Дар». Но лучшие из набоковских двойников стремятся сохранить честь и достоинство, они страшатся чьей-либо жалости и сочувствия. Писатель в этой ситуации не мог в дальнейшем просто копировать действительность. Голая правда только удвоила бы бедствия. Литература в этой ситуации призвана была стать убежищем.
В отталкивании от повседневных тягот складывалась эстетика В. Сирина, давшая удивительные плоды в «Приглашении на казнь» и в последующих книгах. Стимулом творческих исканий Набокова стало преодоление реальности. Роман, новелла, стихотворение и просто критическая статья становились антиподом действительности, пародией на текущую жизнь и литературу предшественников.
Узоры изысканной прозы прихотливо соединялись в сюжетные линии, которые никуда не вели. Слова, поставленные рядом по принципу созвучия, события, мало примечательные сами по себе, но памятные по классическим созданиям русских или зарубежных писателей, с которыми Набоков амикошонствовал, вызывали у образованного человека множество ассоциаций и восторженных восклицаний, когда намек, подсказка автора помогали угадать спрятанный подтекст, обнаруживали перекличку набоковской фразы с афоризмами Тютчева, Льва Толстого или Чехова. Это была тоже своеобразная ностальгия по классике.
При чтении романов Набокова порой возникает впечатление, что все мировое искусство для него всего-навсего черновик, на котором он создает собственный опус. Во всяком случае, чужое слово то и дело проступает сквозь узорчатую прозу Набокова, а угадывание первоисточников - забавная, по-своему притягательная игра, которую истово предлагает автор читателю.
Читатель волен принять условия игры или отказаться, но, проигнорировав состязание эрудитов, он - читатель - заведомо многое не постигнет, не узнает, ради чего писались «Защита Лужина», «Дар», «Приглашение на казнь» и в особенности насквозь пропитанная литературными реминисценциями «Лолита».
в романе здесь и сегодня обретает параметры извечного. Конкретные образы наполняет смысл, более значительный, чем-то, что имеет непосредственное отношение к Цинциннату Ц., Гумберту или какому-нибудь иному набоковскому носителю экзотических имен и судеб. |
