Лермонтов стремится сохранить предметное значение слов. С этой целью качественные определения получают опору в предметной адекватности. «Зеленые листья», «;пюйные лучи», «летучие пески» - все это точные предметные образы и в то же время знаки эмоциональных состояний, которые намеренно выделены, выдвинуты благодаря неоднократному повторению и эмоциональному контрасту («волна холодная» родника, «зеленые листья» - «знойные лучи», «летучие пески»; «песчаные степи», «бесплодная почва» - «высоко росли», «журча, пробивался»; «росли и цвели» - «колеблемы вихрем и зноем палимы» и т. д.). Выдвижение эмоциональных слов и словесных лейтмотивов в качестве самостоятельных знаков, преодолевающих предметность их значений, достигается и употреблением в одном ряду чисто качественных слов, не имеющих предметных соответствий или с ослабленной предметной рвязью («гордые», «чуждой», «роскошные»). Этой стилевой тенденции противостоит другая. Лермонтов в объективных картинах живописно точен.
Так, в описании движения каравана исчезает эмоциональная выдвинутость слова. Здесь преобладают точные наименования предметов и явлений («меж твердых горбов», «узорные полы походных шатров», «смуглые ручки», «черные очи», «стан худощавый», «вороного коня», «белой одежды красивые складки»). Объективная картина существует как бы самостоятельно, изымается из центральной проблематики баллады, но ее служебная функция остается значительной. Здесь чувствуется усвоение реализма, поскольку объективность выступает не в качестве экзотической, восточной красочности, а как реальное бытие романтической идеи. Но сама-то идея еще остается по преимуществу субъективной и романтической. Романтическая идея уже не требует адекватной ей прямой, непосредственной, открытой субъективности, что было характерно для ранней лирики, а выступает в опосредованной, объективной форме.
«шумных бурь» и «тайных страстей», как нет «бессвязного и оглушающего языка». Оказалось, что самые обыкновенные явления могут воплощать существо прежних «шумных бурь» и «тайных страстей». Оказалось, что выражение романтической мысли может быть очень простым, без романтической эффектности и субъективной аффектации. Это был не отказ от романтизма, а стремление увидеть романтизм в самой реальности. Романтическая мысль выводится из действительности, она воспринимается как внутренне присущая самой жизни. Вот почему она не только не подвергается критике, а сохраняет свою непререкаемую ценность.
продолжающие мотивы прежней юношеской лирики («Но смейся над моей пророческой судьбой...», «Гляжу на будущность с боязнью...» и др.). Для лермонтовской лирики теперь характерно сочетание размышления о судьбе поколения и о своей собственной. Чувство становится для него. предметом глубокого анализа, неотделимым от объективных условий, от социальной предопределенности.
и героем часто перерастает рамки данной социальной действительности и мыслится в качестве трагической коллизии менаду человеком и всем миром. Внешний мир то суживается до презираемой светской толпы, то расширяется дох космических пределов. Сердцевина конфликта лежит в ближайшем окружении поэта, но распространяется на всю вселенную.
В стихотворении «И скучно и грустно» анализ противоречивых чувств, охвативших поэта, дан вне реальных жизненных ситуаций. В других стихотворениях Лермонтова субъективное сознание испытывает прямое воздействие враждебной реальности и непосредственно откликается на них. Обычно в романтической лирике герой независим от маскарадного мира. В стихотворении «1-е января» поэт погружен в стихию маскарада, в шум толпы. Маскарад пошел в его мир и внешне подчинил себе («Когда касаются холодных рук моих...», «Наружно погружась в их блеск и суету...»). Однако внутренний мир поэта сохраняет самоценность.
Вся композиционная структура стихотворения отражает эту раздвоенность. Конфликт между идеалом и действительностью в сознании поэта усугубляется невозможностью ш. грваться из маскарадной сферы. По контрасту с шумным, песелым, блестящим, суетным маскарадным миром идеал поэта внешне невыразителен и даже беден: запустение («Сад с разрушенной теплицей», «Зеленой сетью трав подернут спящий пруд»), покой, тишина - вот его признаки. Любопытно, что в воспоминании о «старинной мечте» сосредоточены все главные мотивы лермонтовских идеальных представлений. Строка «лечу я вольной, вольной птицей» обращает нашу память к «Желанию» и «Узнику». Лермонтов видит себя ребенком - ив этом также знакомое желание возвратиться к первоначальной чистоте детского сознания, нетронутого цивилизацией. Описание «родных мест» воскрешает идиллические настроения, связанные с патриархальным поместным бытом. Наконец, волнующий образ любимого «созданья» с первой робкой любовью и естественной простотой горячего и чистого чувства. Если «толпа» лишена своеобразия-бездуховна, «пестра», неразличима ни в красках, ни в звуках, которые» в ней притушены («При диком шепоте затверженных речей, Мелькают образы бездушные людей, Приличьем стянутые маски»), то «старинная мечта» наполняется конкретными и точными образами («зеленая сеть трав», «спящий пруд», «темная аллея», «вечерний луч», «желтые листы», «лазурный огонь глаз», «розовая улыбка молодого дня»).
идеал реальнее данных обстоятельств и пережить его как нечто существующее сейчас, хотя дает почувствовать, что это лишь мечта одинокого, заблудившегося сознания, горестный обман, за разрушение которого он готов дерзко мстить «железным стихом». |
