светской толпы, то расширяется до космических пределов. Сердцевина конфликта лежит в ближайшем окружении поэта, но распространяется на всю вселенную. Точно так же идеальный мир может выступать в образе островка, затерянного среди морей, и разрастаться до грандиозных масштабов видимого и мыслимого подлунного царства. Но всегда источником конфликта, где бы он ни возникал - в человеческой душе или во вселенной, является реальная земная жизнь. Понятно, что лермонтовские характеристики этой жизни становятся в зрелой лирике при сохранении известной суммарности более конкретными и точными, чем в ранней лирике.
ранней лирике не всегда возникала такая потребность, поскольку конфликт между героем и внешним миром часто представал как отвлеченно-философский, коренящийся в извечном устройстве мира или в душе человека. В зрелой лирике отвлеченно-философская проблематика всюду подчиняется социальной. При этом метафизика не исчезает, а получает объективную опору. Романтический максимализм облекается в простые, естественные чувства живого человека. Конфликт между человеком и внешним миром настолько велик и непримирим, что он порождает противоречивость сознания героя, находящую выражение в противоречивости раздирающих его страстей.
«И скучно и грустно» (1840) внутренняя коллизия определена начальными и конечными строками. Мотив одиночества, последовательно проходящий через стихотворение, подводит к скептическому сознанию бренности жизни. Жизнь оказывается всего лишь «пустой и глупой шуткой». Рядом с мотивом одиночества в лирике Лермонтова проходит еще один мотив. Если раньше одиночество романтического героя рассматривалось как естественная позиция избранной личности, то теперь и в субъективном мире личность не видит никаких идеалов («В себя ли заглянешь? - там прошлого нет и следа...»). Ничтожность жизни обусловила ничтожность и внутреннего мира самой личности.
отвергаются вследствие их временности, конечности, а не потому, что они не представляют для него никакой ценности. Так социальная обусловленность чувств и переживаний героя получает более широкий философский смысл, смыкаясь с романтической проблематикой вечного и временного, бесконечного и конечного. Отвлеченно-философская метафизика выступает, однако, в форме диалектических противоречий реального, психологически-конкретного сознания. Эта конкретность создается формой размышления. Лермонтов одновременно и переживает, и выражает свои переживания. Внутренний монолог диалогически обращен к самому себе. Это способствует раскрытию противоречий собственного сознания, через которое выражается противоречие жизни вообще. Совмещение конкретного и философского планов подчеркивается, с одной стороны, разговорной, почти бытовой стилистикой («И некому руку подать», «Что пользы», «А годы проходят - все лучшие годы!», «там прошлого нет и следа», «ведь рано иль поздно», «Такая пустая и глупая шутка»), а с другой - книжной, освященной романтической традицией («В минуту душевной невзгоды», «вечно желать», «вечно любить», «сладкий недуг Исчезнет при слове рассудка», «С холодным вниманьем вокруг»). Стилистическая антитеза прозы и поэзии при явной доминанте первой из них художественно воплощает победу прозаической действительности над идеальными мечтами героя, слабые отголоски которых еще видны в стихотворении.
Той же цели служит интонационное строение стиха с его восклицаниями, вопросами, недомолвками. Лермонтов обнажает раздвоение субъективного сознания, поляризует его. Выдвинутый тезис тут же подвергается сомнению, скептически переоценивается. Мысль становится не однозначной, а внутренне противоречивой. Вместе с тем мысль обнаруживает и свою собственную ограниченность, поскольку созданный образ отражает «минуту душевной невзгоды», но обращен в бесконечность.
«И скучно и грустно» анализ противоречивых чувств, охвативших поэта, дан вне реальных жизненных ситуаций. В других стихотворениях Лермонтова субъективное сознание испытывает прямое воздействие враждебной реальности и непосредственно откликается на них. Так, в стихотворении «Как часто, пестрою толпою окружен...» (1840) поэт прямо сталкивает светлую мечту и праздничный шум новогоднего маскарада. Образ маскарада вообще и в романтизме в особенности необычайно важен, поскольку заключал в себе большие художественные возможности. Маскарад служил символом современной жизни. Ведь под маской скрывается подлинная сущность. Надо только снять покров, и обнаруживается истинное лицо. |
