«Странная любовь» Лермонтова к России
Как ни странно, такое направление лермонтовской мысли оказалось совершенно противоположным славянофильскому. В литературе о Лермонтове «Родина» не раз сравнивалась с «Россией» Хомякова. Чаще всего исследователи обращали внимание на расхождение между конечными выводами Лермонтова и Хомякова, а содержание «критической части» признавали совпадающим. Однако ото не совсем так. Хомяков пишет:
«Гордись! - тебе льстецы сказали
Земля несокрушимой стали,
Пределов нет твоим владеньям,
И, прихотей твоих раба,
Тебе покорная судьба.
Красны степей твоих уборы,
И горы, в небо уперлись,
И как моря твои озера...»
Не верь, не слушай, не гордись!
Как волны синие морей,
И недра гор алмазов полны,
Пусть пред твоим державным блеском
Народы робко клонят взор
И семь морей немолчным плеском
Тебе поют хвалебный хор;
Пусть далеко грозой кровавой
Твои перуны пронеслись
Всей этой силой, этой славой,
Всем этим прахом но гордись!
Для Хомякова «прахом» оказывается не только слава истории, но и все природное бытие России. Он с одинаковым рвением отрицает «Землю несокрушимой стали, Полмира взявшую мечом» и красоту степей («Красны степей твоих уборы»), глубину и раздолье рек («Пусть рек твоих глубоки волны, Как волны синие морей»), природное богатство России («И хлебом пышет тук степей»). Лермонтов, однако, строго отделяет картины природы от исторических, духовных, идеологических ценностей. Таким образом, уже в самой «критической части» есть несовпадение. Органическая жизнь России выносится Лермонтовым за пределы ее истории. То, что для Хомякова выступало как предмет критики, для Лермонтова становится источником любви (ср. сходные строки: «Ее степей холодное молчанье», «Разливы рек ее, подобные морям», «С отрадой, многим незнакомой, Я вижу полное гумно»).
Подобно тому, как исконные, изначальные качества русского солдата связаны с ого природной чистотой и цельностью, органическая природная жизнь России соединяется в сознании Лермонтова с русской деревней («Дрожащие огни печальных деревень»), со столь же непосредственным и простым бытом русских «мужичков». Оказывается, именно крестьянин, именно деревенская Россия стоит ближе всего к природной жизни, а природная жизнь ярче и полнее всего воплощается в русской деревне.
которые оказали громадное влияние на развитие всей русской литературы последующего времени. Здесь запечатлелась перестройка сознания дворянского интеллигента. Его личмое сознание как бы «выламывалось» из круга дворянской идеологии и переходило в круг идеологии разночинской. Лермонтовская «Родина» запечатлела этот трудный процесс перехода, когда личность делала первые шаги к новой идеологии, и в самом деле бывшей для нее «странной». Близость подобной «странной любви» к разночинской идеологии, Заходившей опору в народе, выступает особенно отчетливо при сравнении лермонтовской «Родины» с мыслями Герцена, искавшего потерянную веру также во внутренних возможностях народа. «... Можно ли сомневаться,- писал Герцен, - в существовании находящихся в зародыше сил, когда из самых глубин нации зазвучал такой голос, как голос Кольцова?»
природного мира оказалось чреватым богатыми художественными идеями. От лермонтовской «странной любви» было уже недалеко до блоковской любви к «родимым лохмотьям», до поэтизации правды народной у Достоевского, до эпических картин Льва Толстого. |
