«Максим Масимыч»
Мы отвлеклись от Печорина. Пока он сидит, задумавшись, на скамейке, вспомним, как была построена первая повесть романа - «Бэла». Сюжет в ней долго не начинался: путешественники встретились на горной дороге; мы прочли описание этой дороги, познакомились с природой и людьми Кавказа, выслушали суждения путешественников о природе и людях - только после этого Максим Максимыч начал свой рассказ. Напряженное ожидание Максима Максимыча, наконец, разрешилось: Печорин пришел. Но теперь нет штабс-капитана. А лошади уже заложены. Внутреннее напряжение рассказчика (а с ним и читателя) растет - ведь Печорин может так и уехать, не дождавшись Максима Максимыча. Правда, он не торопится. Но знает ли он, что здесь Максим Максимыч?
Спокойный, медлительный тон, которым Лермонтов повествует о Печорине, сменяется бешено быстрым, задыхающимся ритмом повествования о Максиме Максимыче: он бежал, «что было мочи. едва мог дышать; пот градом катился с лица его, мокрые клочки седых волос. приклеились ко лбу его; колена его дрожали... он хотел кинуться на шею Печорину»
«Бэле» мы слышали страстную речь Казбича на его родном языке.
«Бэле»), вовсе не создастся впечатления, что Печорин холоден, неприветлив:
«- Как я рад, дорогой Максим Максимыч. Ну, как вы поживаете? - Еду в Персию- и дальше. . . -Мне пора, Максим Максимыч. - Скучал! - Да, помню! - Право, мне нечего рассказывать, дорогой Максим Максимыч. . . Однако прощайте, мне пора. .. я спешу.. . Благодарю, что не забыли. . . - Ну, полно, полно! .. неужели я не тот же? . . Что делать? . . всякому своя дорога. . . Удастся ли еще встретиться - бог ,-знает! . .»
Сами по себе слова Печорина даже могут показаться теплыми. Но мы ведь помним, что он мог прийти еще вчера вечером, а пришел только сегодня утром и чуть не уехал, забыв о Максиме Максимыче. И мы слышим, что говорит старик, - в сравнении с его словами реплики Печорина оказываются убийственно холодными, пустыми, бездушными:
«Как я рад, дорогой Максим Максимыч. Ну, как вы подживаете? - сказал Печорин.
- А. .. ты. .. а. . . вы? . . - пробормотал со слезами на глазах старик... - сколько лет... сколько дней... да куда это? . .»
«сказал». Старик «пробормотал со слезами на глазах». Приветливые слова Печорина оказываются слишком спокойными, слишком гладкими и потому - пустыми рядом со сбивчивой речью Максима Максимыча: «а. . . ты. .. а... вы?» Обычно говорят: «сколько лет, сколько зим» - время измеряют годами. Максим Максимыч сказал иначе: «сколько лет. . . сколько дней» - каждый день без Печорина старик помнил о нем, мечтал хотя бы о случайной встрече, мечтал как о чуде, не веря, - чудо осуществилось, и что же?
Ответы Печорина на прерывистые вопросы старика оказываются нестерпимо холодными, даже грубыми: «Еду в Персию - и дальше», «Мне пора»
«Боже мой, боже мой! да куда это так спешите?» - спрашивает Максим Максимыч, уже приняв неизбежную замену прежнего «ты» нынешним холодным «вы». Читатель вместе с ним надеется, что у Печорина есть еще какие-то оправдания, что он имеет причину торопиться. Максим Максимыч так взволнован, что не может ждать ответа на свой вопрос, он спешит, он надеется хоть что-то узнать о Печорине, хоть чем-то успеть поделиться: «Мне столько бы хотелось вам сказать столько расспросить... Ну что? в отставке?.. как? . . что поделывали? ..
»
В этом одном слове - ответ на все вопросы старика. Скучал все пять лет. От скуки решил ехать в Персию. Скучает и теперь, встретив старого друга. Скучал бы и с ним - потому и не хочет задержаться. Других причин нет - только скука. Почему он улыбается, произнося это горькое слово? Как понять странного человека? Приятно ему все-таки видеть Максима Максимыча, или улыбка его насмешлива: над собой усмехается, над своей скукой?
«- А помните наше житье-бытье в крепости? А Бэла?
- Да, помню! - сказал он, почти тотчас принужденно зевнув»
Так что же - он совсем бездушный человек? Можно понимать роман Лермонтова по-разному; каждый видит в нем снос, но все, конечно, видят и нечто общее. Я не верю, что Печорин забыл Бэлу - да и автор не верит: ведь он заметил, что Печорин зевнул «принужденно». Конечно, он помнит и не хочет вспоминать ее, не хочет ворошить прошлое, боится воскресить прежнюю боль.
А ведь это и называется: эгоизм. Из-за того, чтобы не обеспокоить себя воспоминаниями, он так холоден со стариком, который был ему близким человеком; чтобы уберечь от боли свою душу, он, не задумываясь, ранит чужую. Неужели совсем нет в нем жалости к бедному штабс-капитану? Отчего же, по-своему он жалеет. Категорически отказавшись задержаться, он вдруг заметил огорчение Максима Максимыча. «Благодарю, что не забыли... - прибавил он, взяв его за руку». На большую сердечность он, видимо, неспособен. Но старик не принимает этой душевной милостыни. «Он был печален и сердит, хотя старался скрыть это». «Забыть! - проворчал он: - я-то не забыл ничего»
В этом «я-то» - скрытый упрек: ... вы забыли, а не я... Опять Печорин пытается как-то сгладить свою холодность: «Ну, полно, полно!» - говорит он Максиму Максимычу, «обняв его дружески». Слова его приветливы. Но, «говоря это, он уже сидел в коляске, и ямщик уже начал подбирать вожжи». Если раньше торопился Максим Максимыч навстречу Печорину, то теперь торопится Печорин - от старика, от воспоминаний. Дважды повторенное «уже» показывает, как быстр он теперь - сесть в коляску, отдать приказание ямщику успел за какие-то секунды. ..
«- Постой, постой! - закричал вдруг Максим Максимыч, ухватясь за дверцы коляски: - совсем было забыл... У меня остались ваши бумаги... Что мне с ними делать? ..
»
ему дорого на свете? Неужели - ничто?
Максим Максимыч еще кричал вслед, но «коляска была уже далеко»; в ответ на последний вопрос штабс-капитана: «а когда вернетесь?..» Печорин «сделал знак рукой, который можно было перевести следующим образом: вряд ли! да и зачем? ». Рассматривая то, что произошло, с позиции Максима Максимыча, мы осудим Печорина, он покажется нам холодным, равнодушным эгоистом. Но если взглянуть на происшедшее сего позиции? Одинокий, тоскующий, озлобленный несчастьями, которые он приносил людям, Печорин одного только хочет: чтобы его останили в покое, не терзали воспоминаниями, надеждами, - и I) этот самый миг встречает человека, который от чистого сердца, из самых лучших побуждений, непременно будет терзать его. . . В таком случае, если даже мы не сможем оправдать Печорина, то, по крайней мере, поймем его поведение. А Максим Максимыч оскорблен - и это естественно.
«- Да, - сказал он наконец, стараясь принять равнодушный вид, хотя слеза досады по временам сверкала на его ресницах: - конечно, мы были приятели, - ну да что приятели в нынешнем веке!. .» Обида Максима Максимыча привычно выливается в стариковское ворчанье на новый век. Он не может понять истинных причин поведения Печорина и взамен придумывает те, которые ему понятны: «Что ему во мне? Я не богат, не чиновен, да и по летам совсем ему не пара. Вишь, каким он франтом сделался, как побывал опять в Петербурге. . . Что за коляска! . . сколько поклажи! .. и лакей такой гордый! . . - Эти слова были произнесены с иронической улыбкой»
«не богат, не чиновен». Но как ему понять странного молодого человека, который и сам себя не понимает?
Обида Максима Максимыча тем больнее, чем она непонятнее: за что? Разве он хоть чем-нибудь виноват перед Печориным? Любил, помнил, возил за собой его бумаги...
«наделать патронов» из записок Печорина, отдать их случайному спутнику: «.. . вот он вынул одну тетрадку и бросил ее с презрением на землю; потом другая, третья и десятая имели ту же участь: в его досаде было что-то детское. . » |
