Мятеж Калашникова в поэме Лермонтова «Песня про царя Ивана Васильевича…»
народной правды. Поэтому и бой Калашникова с Кирибеевичем происходит на виду всего честного народа. Эмоциональным выражением смертельного поединка, его бескомпромиссности, заранее предопределенного исхода и вместе с тем величия нравственной идеи, заключенной в нем, служит предшествующее бою описание:
Над Москвой великой, златоглавою,
Над стеной кремлевской белокаменной
Из-за дальних лесов, из-за синих гор,
Тучки серые разгоняючи,
Заря алая подымается;
Умывается снегами рассыпчатыми
Как красавица, глядя в зеркальце,
В небо чистое смотрит, улыбается.
Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?
В этом пейзажном описании поэтически передано и величие будущего поединка, и трагическое предчувствие кровавой развязки, но все здесь наполнено духовной атмосферой справедливости предстоящего возмездия. Природа ликует, празднуя скорую победу правды, которую отстоит Калашников перед лицом Москвы с ее кремлевской белокаменной стеной. Степан Парамонович чувствует, что по только себя защищает он. Поэтому поединку, воспроизведенному с особой тщательностью, придано в «Песне...» символическое значение. Весь ритуал традиционного поединка - от приготовления к бою до описания самого боя А чрезвычайно важен в контексте художественного смысл «Песни...». Лермонтов поэтизирует старые народные обычаи, где сила честно сражается с силой, где нет привходящих, мешающих непосредственному проявлению личной доблести и отваги условностей. Здесь все основано на справедливом законе: «Кто побьет кого, того царь наградит, А кто будет побит, тому бог простит!» Внешним выражением внутренней правды Калашникова и народной правды, стоящей за ним, служит разное описание поведения Кирибеевича и Калашникова перед боем. Страсть Кирибеевича становится для него бедой. Искренняя любовь «удалого бойца» столкнулась с нравственными понятиями, узаконенными народным обычаем. Поэтому она предстает преступной волей, а носитель ее - всего лишь слугой царя:
И выходит удалой Кирибеевич,
Царю в пояс молча кланяется...
Напротив, Степан Калашников
Поклонился прежде царю грозному
После белому Кремлю да святым церквам,
А потом всему народу русскому.
Наконец, в соответствии с народными поэтическими традициями косвенно предсказывается гибель Кирибеевича - он переживает душевное смятение и внутренне нетверд. Напротив, Степан Калашников исполнен решимости: «Постою за правду до последнева!» Совершенно иным эмоциональным колоритом наполнено предшествующее казни Калашникова описание, содержащее внутреннюю тревогу, неизбежную трагедию, предвещающее несправедливую расправу. Заунывный гуд-вой колокола соседствует с мрачной веселостью палача.
закон, он совершает преступление против него, ибо честный открытый бой с противником не связан с личной обидой и местью. Это не обычный потешный кулачный бой, какого ожидал Кирибеевич («Так и быть, обещаюсь для праздника, Отпущу живого с покаянием. Лишь потешу царя нашего батюшку»), а смертельный. Степан Калашников вышел «не шутку шутить, не людей смешить», а «на страшный бой, на последний бой!» Человек того же племени той же национальности оказывается смертельным врагом другого человека, своего соотечественника. Потешный бой оборачивается убийством. Форма открытого и честного поединка скрывает личную месть, хотя бы эта месть и была оправдана высокими соображениями о защите правды народной и христианского закона.
Именно конечная вера в народную правду, в нравственные вековые устои народной жизни, носителем которых явился Степан Калашников и ради которых он решился на тяжкое преступление, обеспечивает ему внимание потомства и вечную жизнь в народных сердцах. Похороны Степана Калашникова также совершены, по старинному обычаю, «промеж трех дорог», ведущих в исконные русские земли:
Схоронили его за Москвой-рекой,
На чистом поле промеж трех дорог.
Промеж Тульской, Рязанской, Владимирской,
И бугор земли сырой тут насыпали,
Над его безымянной могилкою;
И проходят мимо люди добрые,
Пройдет молодец - приосанится,
Пройдет довица - пригорюнится,
А пройдут гусляры - споют песенку. | 
