Трагизм Демона в одноименной поэме Лермонтова
Трагизм Демона, раскрытый в последних редакциях лермонтовской поэмы, явился и продолжением использования опыта Пушкина в его объяснении судьбы романтического героя, и корректировкой образа «мятежного демона». Поэма была последним словом Лермонтова о демоне и демонизме. Опираясь на Пушкина и уточняя его воззрения, наследник Пушкина исполнял то, что не успел сделать погибший поэт.
Сказанное подтверждается использованием Лермонтовым в окончательной редакции «Демона» пушкинского решения темы Мефистофеля и Фауста. Известно, что Мефистофель с его отрицанием ценностей человеческого бытия присутствовал в сознании Лермонтова, когда писалась поэма о демоне, так же как и образ Сатаны Мильтона, и Люцифера Байрона.
«Сцена из Фауста». «Сцена из Фауста» - это не переделка какого-либо эпизода из трагедии Гёте, не дополнение к ней, как писали некоторые исследователи. Это самостоятельное, законченное драматическое произведение, стоящее в ряду со многими другими европейскими сочинениями о Фаусте, но сознательно соотнесенное Пушкиным с самым крупным и гениальным творением о Фаусте - трагедией Гёте. Образ Фауста, его философия жизни, его идеалы и нравственные представления носили в интерпретации Гёте не только общечеловеческий характер, но были одновременно и выражением немецкого самосознания.
Пушкинская «Сцена из Фауста» - произведение также общечеловеческое, но от характера решения трагедии Фауста, от понимания им смысла жизни, от трактовки его судьбы и эволюции его убеждений веет русским духом. Впервые в истории мировой литературы Фауст был раскрыт Пушкиным реалистически. Отсюда особый смысл его соотнесения с Фаустом Гёте - русский поэт объясняет характер Фауста, его идеалы, его философию жизни с позиций историзма и реализма. Следует, однако, иметь в виду, что Пушкин к моменту создания «Сцены из Фауста» знал и учитывал только первую часть трагедии Гёте, которая была опубликована в 1808 году. Вторая часть, где совершается коренное изменение убеждений Фауста, была завершена в 1831 году.
выражение духа современного человека. Легенда о Фаусте, а затем различные ее интерпретаторы, и прежде всего Гёте, запечатлели великую переломную эпоху перехода от средневековья к Возрождению, когда личность высвобождалась от сковывавших ее сознание пут церкви и религии, мятежно отстаивала свободу, вставала на путь самопознания, руководствуясь могучими знаниями. Фауст - носитель веры в человека, в его способность познать мир и найти столь нужную истину бытия.
Но Фауст легенды и литературных произведений о нем запечатлел и трагедию человека XVIII и XIX веков, понявшего несбыточность овладения таким всемогущим знанием даже при помощи сверхъестественных сил. Это разочарование испытывает и Фауст Гёте:
Теперь конец всему: порвалась нить мышленья;
К науке я давно исполнен отвращенья,
В восторгах чувственных я буду,
И под густой завесой чар
Готов ко всякому я чуду!
«Древо Знания - не Древо Жизни»,- с тоской и горечью говорит он.
Пушкину чужд скептицизм; преодолевая романтизм, он не утратил светлой веры в величие и могущество разума, в способность человека познать мир, овладеть его тайнами. Потому в своем произведении он ставит другую и крайне важную проблему: объяснить причину идейной и нравственной катастрофы Фауста, причину его разочарования в знаниях. Знание, по Пушкину,- могучая творческая сила, когда оно вдохновляет и подвигает человека на деятельность, нужную людям, но знание ложно, призрачно, когда оно подчинено целям эгоистического существования, погоне за наслаждениями.
Трагедия Фауста, по Пушкину, в сосредоточенности на себе самом, в погоне за званиями лишь для себя, для утоления своих желаний, в отделении от мира всеобщего, / в презрении к людям, к их судьбам, их жизни.
«Сцена из Фауста» оказала серьезное влияние на идейное развитие Лермонтова. Решение Пушкиным общечеловеческой проблемы, раскрытие гибельности для личности эгоистического пути самоутверждения во многом повлияло на позицию Лермонтова. Овладение этим пушкинским открытием сказалось и в «Маскараде», и в еще большей мере - в окончательных редакциях «Демона».
«познанья жадный»), его духовная мощь, его способность и другого человека ввергнуть в «пучину гордого познанья». Но Лермонтов раскрывает эгоистическую подкладку подобного знания. Знания Демона - ложны, они даже ему не приносят счастья, не помогают жить. Вот почему уже Арбенин-демон признается в бессмысленности своих знаний, они тягостны ему («Все перечувствовал, все понял, все узнал»), они принесли только новые страдания. Как уже указывалось, этот мотив бессмысленности знаний был перенесен Лермонтовым и в поэму. Пушкинское открытие - обнаружение тщетности знаний, вооружавших своевольного героя,- позволило Лермонтову понять трагизм своего Демона. Как всегда в подобных случаях, Лермонтов обнажает свою связь с Пушкиным.
Фауст Пушкина сам констатирует крах своих идеалов, своей философии, своего эгоистического овладения знаниями с помощью наук и дьявола
Трагедия Демона у Лермонтова выражена той же пушкинской формулой:
И этой вечною борьбой
Без торжества, без примиренья!
Всегда жалеть и не желать,
Всё знать, всё чувствовать, всё видеть.
Стараться всё возненавидеть
И всё на свете презирать!..
точно и правдиво изображает неминуемый переход от скуки, равнодушия и презрения к людям - к яростной, жестокой ненависти к ним. Фауст ставит перед Мефистофелем новую страшную задачу: увидев в море белеющий парус, он требует - «все утопить». Этим приказом и кончается «Сцена из Фауста». Мотив перехода от презрения к ненависти, к безжалостной расправе над человеком присутствует и в «Маскараде», и в «Демоне». |
