«В том-то и признак настоящего искусства, что оно всегда современно, насущно, полезно...» (Ф. М. Достоевский)
И день и ночь, и день и ночь!
Строки, вынесенные в эпиграф, я впервые услышала в школе на уроке литературы. В ту пору я, почти ребенок, не могла сразу понять, что такое «труд души», почему душа - «рабыня и царица», «работница и дочь». Но образность стихов меня заворожила. Уже тогда было ясно, что так сказать мог человек, идеалом которого являются вера и упорство, труд и честность.
«Гроза», поразившее меня своею музыкальностью, вдохновенной, восторженной интонацией, неподражаемой метафоричностью и, конечно, высоким полетом мысли, а последние две строки - о рождении стихов - вызвали радостный восторг сопереживания, сопричастности этому чуду: И, играя громами, в белом облаке катится слово, И сияющий дождь на счастливые рвется цветы. Возникло желание познакомиться с личностью и творчеством этого дивного поэта. Годы жизни Н. А. Заболоцкого - 1903-1958. Жестокие всеобщие метаморфозы русской действительности определили трудную судьбу поэта. В начале творческого пути Николай Алексеевич Заболоцкий прошел через увлечение модернизмом, но свою жизненную позицию сформулировал к двадцати четырем годам. В 1928 году он писал будущей жене: «Пойдемте вместе! Надо покорять жизнь! Надо работать и бороться за самих себя. Сколько неудач еще впереди, сколько разочарований, сомнений! Но если в такие минуты человек поколеблется - его песня спета. Вера и упорство. Труд и честность».
«Столбцы», где перекликаются различные мотивы - от древнерусских образов до модернистских находок. Сборник стихов открывается стихотворением «Красная Бавария», которое, как мне думается, и стало своеобразной вехой в трудной, полной исканий, испытаний и потрясений судьбе поэта. Это стихотворение заслуживает того, чтобы проанализировать его подробно. Вот начало:
Под электричеством играя,
В бокале плавало окно;
«Красная Бавария» - это одна из реалий нэповского быта, одна из тогдашних пивных. Поэт изображает ее с точностью очерка. Высохшие пальмы. Окно, отражающееся в бокале с пивом. Кривая эстрада с дрогнущими на краю немыми певичками, их голые руки, кажущиеся от резкого электрического освещения «эмалированными». Возникает ощущение чего-то, с одной стороны, полукомичного, жалкого (высохшие пальмы, «дрогнущие сирены»), а с другой - чего-то неприятного, тягостного, тревожного. В первой строчке - «В глуши бутылочного рая» - это «в глуши» звучит неожиданно. Почему «в глуши»? Пивная в центре огромного города битком набита посетителями. Поэт видит именно глушь, дебри, что-то страшно далекое от настоящего Ленинграда и вообще от настоящей человеческой жизни. Сопоставление «бутылочного рая» с «глушью» - наложение одной метафоры на другую - дает ей более глубокую перспективу. Деталь - метафора становится выпуклой, появляются новые и новые конкретные детали, характеризующие этот «рай». Мы вместе с поэтом оказываемся в реальной пивной и не только видим, но и слышим нарастающий пафос (гармонизация нескольких доминантных согласных - «л», «н», «р» и другие) «бутылочного рая». Это описание срывается вдруг неожиданной строчкой - фразой «Но это описать нельзя».
на сцену выйдет лишь одна «сирена». Народ превратился в «гостей». Сирена их «потчует» настойкой, потом «скосит глаза», потом «уйдет», потом «придет», потом берет «гитару наотлет», наконец, начинает петь пошловатую трактирную песенку. Попойка разгорается и превращается в общий пьяный хаос, сумятицу - «бедлам» и «бокалов бешеный конклав».
Мужчины тоже все кричали,
Бедлам с цветами пополам.
Бытовая сцена превратилась в реализованный кошмар в обычной пивной. Что же дальше?
Бокал разбили - вышла ночь,
И жирные автомобили,
Схватив под мышки Пикадилли,
Легко откатывались прочь.
«упали». «Жирные автомобили» нэпманов разъезжаются. Наступает рассвет, все краски меняются, сонные гудки извещают о начале трудового дня. И все же концовка стихотворения не дает ощущения конца как освобождения: Над башней рвался шар крылатый И имя «Зингер» возносил.
«густого пекла бытия» нэповских лет навлекло на Заболоцкого критические громы, обвинения в клевете на действительность. Приклеили ярлыки: «кулацкий агент», «Иудушка Головлев», «враг Советской власти». На самом же деле было другое: поэт воспроизвел утилитарное мировоззрение дикой, темной силы, вывернутой на поверхность революцией. «Столбцы» кричали о первых признаках страшной опасности - появления огромной массы бывших «маленьких людей», ставших хозяевами жизни, для которых словно и не существовало предыдущих поколений, их культуры. Крик не был услышан. Начался поистине страдный путь поэта: в год «великого перелома» (1929-1930) Заболоцкий создает поэмы «Торжество земледелия» и «Безумный волк», получившие жестокую оценку критики, переходящей в идеологическую подозрительность и политические обвинения, поэма «Торжество земледелия» была воспринята как пасквиль на коллективизацию, готовая книга стихов была запрещена и не увидела свет.
Новый сборник стихов - «Вторая книга» - вышел лишь в 1937 году, а в марте 1938-го Николай Заболоцкий был арестован и после жестоких допросов приговорен к пяти годам заключения. Несколько лет поэт провел в лагерях и ссылке - на Дальнем Востоке, в районе Комсомольска-на-Амуре, на строительстве железной дороги, затем ссылка продолжалась в Караганде. До августа 1944 года поэт был на положении заключенного. В одном из поздних произведений - «Гроза идет» - обрисовывается сдержанными штрихами личная судьба:
Сквозь живое сердце древесины
Пролегает рана от огня,
Иглы почерневшие с вершины
Осыпали звездами меня.
Но меня лишь молнии встречали
«Заключенный Заболоцкий замечаний по работе и в быту не имеет, - отрапортовал надзиратель и добавил: - Говорит, стихов больше никогда писать не будет». Нелегко пришлось Заболоцкому и после освобождения. Выручала работа переводчика. Вернувшись к начатому еще накануне ареста стихотворному переложению «Слова о полку Игореве», он скупо писал близким: «Своих стихов не пишу и не знаю, как нужно их писать». Стихотворение «Утро» открывает новый, послевоенный период творческой жизни поэта. Оно связано с темой возрождения, перехода от тьмы к свету. В стихотворении «Уступи мне, скворец, уголок...» образ весны, весенних человеческих чувств разрастается до вселенских масштабов. В силе весеннего чувства проглядывает и трезвое осознание пережитого, уже не весеннего:
Я и сам бы стараться горазд,
Да облезли от холода перышки.
«А весна хороша, хороша!» Все одушевлено, все движется, самое отдаленное удивительно близко друг другу. Душа готова поселиться в «старом скворешнике», но вместе с тем прилепиться «паутиной к звезде». А песня скворца, этой маленькой птички, звучит даже «сквозь литавры и бубны истории». Пейзажи наполнены страстным лиризмом, смелыми переходами образов, интонацией, подчеркнутой активностью человека. Человек - «зыбкий ум» природы - становится ее учителем и педагогом. Все другие живые существа и даже все стихийные силы природы - это «младшие братья»: «Березы, вы школьницы!»
В нескольких строчках соединяются самые отдаленные ассоциации. Кузнечик «ростом» «как маленький Гамлет», бабочки садятся на лысое темя Сократа, и тут же березы «задирают подолы», и вся природа сравнивается с потаскухой и сводней. Выражаясь словами стихотворения о весне и скворце, «кавардак» и «околесица»! Но этот кавардак - оркестрованный, очень стройный. И опять возникает тема и пафос бессмертия. Человек - «хозяин этого мира» - не может согласиться, что «жизнь продолжается только мгновение». И еще острее становится чувство утверждения жизни, страстной любви к ней: «Нет в мире ничего прекрасней бытия. Безмолвный мрак могил - томление пустое». Это новое бессмертие умудренного жизнью, трудом и горем «творца дорог», которого всю жизнь вели труд и честность:
И сладко мне стремиться из потемок,
Чтоб, взяв меня в ладонь, ты, дальний мой потомок,
Доделал то, что я не довершил.
|
