Герои и сюжеты баллад Жуковского в моем восприятии
Даже невозможно представить себе, что бы мы делали без Жуковского - переводчика. Ведь для многих из нас «Одиссея» Гомера - это его «Одиссея», один из вариантов «Слова о полку Игореве» - его перевод, а еще баллады Шиллера, Гете, Вальтера Скотта. Переводы Жуковского - подлинные произведения искусства, а не рабские подстрочники, и неудивительно. Ведь в старину перевод - чик назывался «толмач». То есть тот, кто толкует иноземные мысли. Переводы Жуковского правильнее назвать переложениями. Или - перепевами. Вроде бы содержание то же, герои те же, но одни так близки нашей, русской действительности, а другие лишены сугубо национального колорита оригинала и временного акцента, становятся как бы всеобщими, вневременными.
Знаменитый «Лесной царь». У немецкого поэта Иоганна Вольфганга Гете - это «Ольховый король». Сразу представляешь себе спутанные ветви ольхи, что-то серебристо-туманное, лирическое, но опасное, чего можно действительно испугаться. Лесной царь Жуковского
С густой бородой
почему-то похож на лесного дедушку-лешего. Его «цветы бирюзовы », «жемчужны струи», и «чертоги» из золота настолько напоминают привычное, сказочное, красивое обрамление событий, что до самого конца не веришь в трагический конец. Почему-то ждешь разоблачения: это привиделось, показалось. Ведь в оригинальных стихотворениях Жуковского природа тоже имеет душу, свое лицо, свой голос!
«Ивиковы журавли» - из Шиллера. Наверное, это очень важно для Жуковского - обращение к теме поэта и поэзии в обществе. Жизнь поэта не может пройти бесследно, ибо
Послал дар песней Аполлон.
Значит, не может поэт исчезнуть бесследно, если его песни что-то значили для людей. Не уйти разбойникам от расплаты, даже невольные молчаливые свидетели журавли станут прямым доказательством их причастности к черному делу, и зло будет наказано. «Суд божий над епископом» - перевод баллады английского поэта Р. Соути - обличает скаредность и жестокость епископа Гаттона, который вместо того, чтобы поделиться хлебом с голодающими, заманил их обманом в сарай и сжег.
Разом избавил я шуткой своей
Край наш голодный от жадных мышей.
За эту издевательскую фразу, за немилосердие, не совместимое не только с его духовным саном, просто с человечностью, он наказан страхом и смертью. Ни каменные своды башни, ни железные двери и ставни не спасут человека, у которого нет совести, нет сердца.
Шиллера - «Кубок» и «Перчатка». Я думаю, что Жуковский выбрал эти сюжеты для перевода в начале тридцатых годов не случайно. Хотя сюжеты, на первый взгляд, разные, суть одна: каприз власть имущего, его игра достоинством, честью другого человека, безразличие к человеческой жизни.
Конечно, ни молодой паж, которому предлагают в награду руку царевны, если он еще раз отправится за кубком в морскую пучину, ни рыцарь, которому предложили поднять перчатку, лежащую на арене среди хищников, не могу отказаться. На карту поставлено главное - рыцарская честь, доброе имя. Но разве можно играть человеком, хвалиться своей властью над ним, не дорожить его жизнью, его чувствами?
в лицо - это достойный ответ не только героя баллады, но и самого Жуковского людям, не понимающим, что есть честь. Баллада «Светлана» - особая страница в творчестве поэта. Это оригинальное произведение, показывающее традиционную сцену гадания русских девушек «в крещенский вечерок». Перед нами проходит череда народных обычаев:
Счетным курицу зерном;
Ярый воск топили;
В чашу с чистою водой
Серьги изумрудны;
И над чашей пели в лад
Песенки подблюдны.
Но главное в балладе - нежное внимание к чувствам девушки, уважение ее верности жениху и, конечно же, богатство вымысла, яркость описаний. Так и представляется добрая улыбка поэта: «Что, напугал я вас? Успокойтесь, все хорошо кончается». Вспоминаешь, что посвятил Жуковский эту балладу дорогому для него человеку, родственнице Маше Протасовой, которую поэт беззаветно любил всю жизнь, может быть, обращаясь и к ней:
Не столько слава, сколько признательность - вот то чувство, которое я обычно испытываю, перечитывая баллады Жуковского. |
