«Преступление и наказание» Основное содержание - Эпилог
Сибирь. На берегу широкой, пустынной реки стоит город, один из административных центров России; в городе крепость, в крепости острог. В остроге уже девять месяцев заключен ссыльнокаторжный второго разряда Родион Раскольников. Со дня преступления прошло уже почти полтора года.
Судопроизводство по делу его прошло без больших затруднений. Преступник твердо, точно и ясно поддерживал свое показание, не запутывая обстоятельств, не смягчая их в свою пользу, не искажая фактов, не забывая малейшие подробности.
Приговор оказался милостивее, чем можно было ожидать, судя по совершенному преступлению, и, может быть, именно потому, что преступник не только не хотел оправдываться, но даже как бы изъявлял желание сам еще более обвинить себя. Все странные и особенные обстоятельства дела были приняты во внимание. Учтена была также явка с повинной.
Из приглашенных были, впрочем, Порфирий Петрович и Зосимов.
Пульхерия Александровна с радостью благословила дочь на брак с Разумихиным. Но беспокойство ее все возрастало. Она часто заболевала и в жару бредила. В бреду вырывались у нее слова, по которым можно было заключить, что она гораздо более подозревала в ужасной судьбе сына, чем даже предполагали. Через две недели она умерла.
Раскольников долго не знал о смерти матери, хотя корреспонденция с Петербургом установилась еще с самого начала водворения его в Сибири. Устроилась она через Соню. Соня аккуратно каждый месяц писала в Петербург. Когда Соня сообщила ему о смерти матери, то, к ее удивлению, это известие как бы не очень сильно на него подействовало, по крайней мере, так показалось ей с наружного вида. Он ходит на работы, от которых не уклоняется и на которые не напрашивается. К пище почти равнодушен. В казармах тесно, безобразно и нездорово. Он спит на нарах, подстилая под себя войлок.
Про себя Соня писала, что ей удалось приобресть в городе даже некоторые знакомства; что она занимается шитьем, так как в городе почти нет модистки.
в арестантской палате...
он выйдет отсюда, ему будет только тридцать два года и можно снова начать еще жить! Зачем ему жить? Что иметь в виду? К чему стремиться? Жить, чтобы существовать? Но он тысячу раз и прежде готов был отдать свое существование за идею, за надежду, даже за фантазию. Одного существования всегда было мало ему; он всегда хотел большего. Может быть, по одной только силе своих желаний он и счел себя тогда человеком, которому разрешено больше, чем другому.
И хотя бы судьба послала ему раскаяние - жгучее раскаяние, разбивающее сердце, отгоняющее сон, такое раскаяние, от ужасных мук которого мерещится петля и омут! О, он бы обрадовался ему! Муки и слезы - ведь это тоже жизнь. Но он не раскаивался в своем преступлении.
Когда болезнь пошла на убыль, он стал припоминать сны, приходившие к нему, когда он лежал в жару и бреду. Ему грезилось, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали себя зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований.
Как-то, под вечер, уже совсем почти выздоровевший Раскольников нечаянно подошел к окну: он увидел вдали, у госпитальных ворот, Соню. Она стояла и как бы чего-то ждала. Что-то пронзило в эту минуту его сердце; он вздрогнул и поскорее отошел от окна. Несколько дней после этого она не приходила. Когда его выписали, он узнал, что Соня заболела, лежит дома и никуда не выходит.
Однажды, ранним утром во время перерыва в работе, когда конвойный отлучился, Раскольников вышел на берег реки и сел на складенные бревна. С высокого берега открывалась широкая окрестность. С дальнего другого берега чуть слышно доносилась песня. Там была свобода и жили другие люди. Он ни о чем не думал, но какая-то тоска волновала его и мучила.
Вдруг подле него очутилась Соня. Она пришла едва слышно и села рядом с ним. Было еще очень рано. Утренний холодок еще не смягчился. Лицо ее еще носило признаки болезни, похудело, побледнело, осунулось. Она приветливо и радостно улыбнулась ему, но, по обыкновению, робко протянула ему свою руку.
Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. Она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье. Он любит ее. Настала, наконец, эта минута...
Они положили ждать и терпеть. Им оставалось еще семь лет, а до тех пор столько нестерпимой муки и столько бесконечного счастья! Но он воскрес, и он знал это, чувствовал вполне всем обновившимся существом своим. |
