Особенности психологизма в романе Достоевского «Преступление и наказание»
«Я не психолог, говорил о себе Достоевский, - я только реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой». Великий писатель недоверчиво относился к самому слову «психология», называя стоящее за ним понятие «палкой о двух концах». Исходя из этого, можно прийти к утверждению, что романы Достоевского, в том числе и «Преступление и наказание», не следует считать психологическими романами в традиционном понимании этого жанра. Однако субъективность авторского восприятия вступает в некоторое противоречие с общепринятым понятием психологического романа - того жанра, развитие которого в России начинается с лермонтовского «Героя нашего времени».
«История души человеческой, - писал Лермонтов, - едва ли не интереснее истории целого народа». Соглашаясь с ним, Белинский считал необходимым поставить в литературе «важный современный вопрос о внутреннем человеке». Анализируя роман Лермонтова, Б. Эйхенбаум особо подчеркивал, что его идейным центром является не биография героя («жизнь и приключения»), а его «духовная и умственная жизнь, взятая изнутри, как процесс»,
Если выстроить в единый ряд все эти понятия «истории души», «внутренний человек», «Духовная и умственная жизнь, взятая изнутри», - то вряд ли удастся обнаружить противоречие между этими определениями психологического романа и стремлением Достоевского изображать «все глубины души человеческой». Может быть, психология и «палка о двух концах», но нельзя при этом не признавать, что конечной ее целью и является изучение глубин человеческой души, а стало быть, роман Достоевского, как бы ни относился к общепринятым терминам сам автор, безусловно, продолжает традиции русского психологического романа. Не просто изучение, но испытание души и мысли героя - вот то смысловое и эмоциональное ядро, к которому стягиваются все сюжетные ходы, все события произведения, все чувства и ощущения как ведущих, так и эпизодических персонажей. Другое дело, что понятием психологического романа в привычном смысле далеко не исчерпывается великая сущность «Преступления и наказания».
Достоевский пытался противопоставить себя современным ему писателям-реалистам и указать, что он изображает принципиально иной, нежели они, пласт человеческого сознания. Определить, какой именно, позволяет точнее всего христианская антропология, согласно которой существо человека троично и состоит из тела, души и духа. К телесному уровню относятся инстинкты, роднящие человека с животным миром: самосохранения, продолжения рода и так далее. На душевном уровне расположено собственно человеческое «я» во всех жизненных проявлениях: бесконечный в своем разнообразии мир чувств, эмоций и страстей, эстетическое начало, склад ума со всеми его индивидуальными отличиями, гордость, гнев и другие эмоциональные состояния. На последнем же, духовном, уровне находится интеллект, понятие о добре и зле, свобода выбора между ними - то, что делает человека «образом и подобием Божиим» и что объединяет его с миром духов.
человек сосредотачивается только в экстремальных ситуациях: перед лицом смерти или в минуты окончательного определения для себя цели и смысла своего существования.
«не психолог», а «реалист в высшем смысле». Отсюда и вытекает принципиальное отличие изображения мира и человека у Достоевского и у Толстого с Тургеневым, которые сосредотачиваются на душевной, «психической» стороне жизни во всем ее богатстве и полноте (хотя методы психологического анализа у Толстого и Тургенева различны).
В произведениях этих писателей можно найти неисчерпаемый океан чувств, разнообразие сложных характеров и красочное описание жизни во всех ее проявлениях. Но при всей неповторимости индивидуальных чувств «вечные вопросы» стоят перед каждым одни и те же. На духовном уровне принципиальное различие в характере исчезает, становится не важным. В кризисные моменты жизни психология самых разных людей унифицируется и почти совпадает. Так объясняется «однообразие» характеров у Достоевского и столь распространенное в его романах «двойничество».
привести в кризисное состояние. Вот почему динамика сюжета ведет их от катастрофы к катастрофе, лишая их твердой почвы под ногами, вынуждая вновь и вновь отчаянно «штурмовать» неразрешимые «проклятые» вопросы.
Так, в композиционное построение «Преступления и наказания» можно описать как цепь катастроф. Преступление Раскольникова, приведшее его на порог жизни и смерти, затем смерть Мармеладова, последовавшие вскоре за ней безумие и смерть Катерины Ивановны и, наконец, самоубийство Свидригайлова. В предыстории к романному действию рассказывается также о катастрофе Сони, а в эпилоге - матери Раскольникова. Из всех этих героев лишь Соне и Раскольникову удается выжить и спастись. Промежутки между катастрофами заняты напряженнейшими диалогами Раскольникова с прочими персонажами, из которых особо выделяются два разговора с Порфирием Петровичем. Вторая, самая страшная для Раскольникова «беседа» со следователем, когда тот доводит Раскольникова чуть ли не до помешательства, рассчитывая, что тот выдаст себя, является композиционным центром романа, а разговоры с Соней располагаются до и после, обрамляя его.
Заботясь о занимательности сюжета, Достоевский прибегает также к приему умолчания. Когда Раскольников отправляется к старухе на «пробу», читатель не посвящен в его замысел и может только догадываться, о каком «деле» он рассуждает сам с собой. Конкретный замысел героя раскрывается только через 50 страниц от начала романа, непосредственно перед самым злодеянием. О существовании же у Раскольникова законченной теории и даже статьи с ее изложением нам становится известно лишь на двухсотой странице романа - из разговора с Порфирием Петровичем. Точно так же лишь в самом конце романа мы узнаем историю отношений Дуни со Свидригайловым - непосредственно перед развязкой этих отношений.
Художественный метод писателя основан на обостренном внимании к наиболее запутанным и противоречивым формам жизни и общественного сознания его эпохи. Раскрывая нам самые глубины души героев, Достоевский прежде всего выступает против своеволия и вседозволенности, противопоставляя этим разрушительным идеям убеждение в несокрушимости идеалов христианского человеколюбия и основанного на них духовного естества человека. |
