Особенности романной структуры Достоевского
Мы рассмотрим некоторые из них во взаимосвязи и взаимообусловленности, обращаясь и к окончательному тексту каждого произведения, и к записным тетрадям, соотнося творческий результат с творческими исканиями. Достоевский изображал современного человека в минуты катастрофические, часто накануне гибели или решительного перелома судьбы, в состоянии предельного напряжения всех физических, умственных, душевных сил, когда испытывается не только идея, жизненная «установка», но все нравственные силы личности, ее человеческая сущность. И тем не менее для него, вероятно, было бы абсолютно неприемлемо определение «писатель-экспериментатор», которое иногда появляется в работах о Достоевском,
Исключительность романной ситуации представлялась Достоевскому не искусственным созданием автора с целью отразить закономерности жизни, что в принципе тоже возможно и что собственно и есть своего рода художественный «эксперимент», а явлением в такой же мере похожим на жизнь, как сюжеты Тургенева и Толстого, с той только разницей, что сюжеты Достоевского ориентированы на другие социально-исторические закономерности и другие характеры. Достоевский не уставал заявлять, что его сюжеты как бы вырваны из жизни, перекликаются с многими фактами, о которых можно ежедневно прочесть в газатах, потому совершенно реальны. Их внешняя исключительность, «фантастичность», подобно аналогичным трагическим явлениям самой действительности, дает возможность увидеть «глубины души человеческой» раскрытыми, обнаженными.
«переходное», и для принципов психологизма Достоевского это так же существенно, так же осповоположно, как представление о «текучести» человеческого характера для психологического анализа у Толстого, для его «диалектики души». Идея «текучести» человека - лейтмотив Толстого-психолога: «Одно из величайших заблуждений при суждениях о человеке в том, что мы называем, определяем человека умным, глупым, добрым, злым, сильным, слабым, а человек есть все: все возможности, есть текучее вещество»!
«Как бы хорошо написать художественное произведение, в котором бы ясно высказать текучесть человека, то что он один и тот же, то злодей, то ангел, то мудрец, то идиот, то силач, то бессильнейшее существо». В литературе о Толстом убедительно показано, что «текучесть» психологии отдельного человека отражает сложные, динамические процессы жизни. Движение «общей жизни», выраженное через характер, всегда изменяющийся, всегда себе не равный - такова картина действительности в произведениях Толстого. Толстой прежде всего занят изображением процесса бытия в человеке, обществе, народе. На почве художественного исследования этого процесса решаются проблемы социально-исторические, философские, нравственные.
Грушенька и многие другие могут быть «добрыми, злыми, сильными, слабыми». Ощущают это и сами герои. Пожалуй, только Петр Верховенский лишен понимания человеческой сложности, о чем с иронией говорит Федька Каторжный: «У того, коли сказано про человека: подлец, так уж кроме подлеца он про него ничего и не ведает. Али сказано - дурак, так уж кроме дурака у него тому человеку и звания нет. А я, может, по вторникам и по средам только дурак, а в четверг и умнее его. Петру Степановичу я вам скажу, сударь, очень легко жить на свете, потому он человека сам представит себе, да с таким и живет» (10, 205).
что в его произведениях превалируют идеологические проблемы, что он художник идей, построено в значительной мере на недоразумении. Между Достоевским-психологом и Достоевским-художником идей нет противоречия не только потому, что его герои-идеологи всегда превращают идею в чувство, Б сильную страсть, но еще и потому, что само содержание идейной проблематики, которую исследует Достоевский-художник, в высшей степени психологично. Достоевского интересует преимущественно нравственная сторона общественных идей, этический смысл и результат социально-исторических концепций, воодушевляющих его героев. Может ли современный человек психологически стремиться к «золотому веку», каким образом, на каких путях будет происходить сложный, мучительный переход нынешнего человека к будущему, совместим ли с моральными ценностями революционный путь развития,- эти важные проблемы из области нравственной горячо обсуждаются в каждом романе Достоевского.
«текучести», а, говоря его же словом, «переходности» этого явления. В предыдущей главе мы говорили об этом, в частности, по поводу психологии «подполья» и поисков выхода из нее.
Сама трактовка понятия «переходности» человека у Достоевского противоречива, и эта противоречивость в высшей степени характерна для него. С одной стороны, записи в тетрадях определяют социально-исторический и, (следовательно, преходящий характер индивидуалистического самосознания цивилизованного человека (см. конспект статьи «Социализм и христианство»-ЛН, т. 83, 245, 248), с другой - писателя гнетет сомнение, не является ли индивидуализм неустранимой, вечной особенностью психологии человека вообще, в такой же мере как и стремление к идеалу альтруистическому, идеалу братской любви (запись после смерти М. Д. Исаевой -там же, 173). Отсюда с логической неотвратимостью возникает мысль: возможно ли вообще завершить «переход», прийти к идеалу, осуществить на земле «рай Христов» (там же). Не будет ли достижение такого идеала одновременно и концом всякого развития, всякого стремления земного человека к высшей цели? «... Рай Христов. Вся история как человечества, так отчасти и каждого отдельно есть только развитие, стремление и достюкение этой цели. Но если это цель окончательная человечества (достигнув которой, ему не надо будет развиваться, т. е. достигать, бороться, прозревать при всех падениях своих идеалов и вечно стремиться к нему,- стало быть, не надо будет жить) - то, следственно, человек, достигая, и окончивает свое земное существование.
угасает и исчезает, т. е. если не оудет жизни у человека и по достижении цели. Следственно, есть будущая, райская ядазнь. Какая она, где она, на какой планете, в каком центре, в окончательном ли центре, т. е. в лоие всеобщего синтеза, т. е. бога?-мы не знаем» (там же). Однако мысль Достоевского, как мы уже говорили, прикована не к тем потусторонним, мистическим далям, где якобы осуществляется райская гармония, а к земным возможностям духовного развития человека. Образ Христа, к которому неизменно обращается писатель, дорог ему не как религиозный символ и не как отвлеченный нравственный идеал, а как земное воплощение добра и самоотверженной любви к человечеству. |
