В 1854 году на небосклоне русской поэзии появилось новое имя - Козьма Прутков. Некрасовский журнал "Современник", открывший к тому времени немало дарований, не просчитался и на этот раз. Правда, сочинения начинающего автора опубликовали на страницах юмористического приложения к журналу - в "Литературном ералаше", но ведь и Тургенев впервые увидел своего "Хоря и Калиныча" в разделе "Смесь" того же "Современника", а теперь он - известный автор "Записок охотника"... Видно было, что и новый поэт полон надежд и воодушевления.
Я вечно буду петь и песней наслаждаться,
"К толпе" автор сменял презрение на снисхождение к ней: Постой!.. Скажи: за что ты злобно так смеешься?
Скажи: чего давно так ждешь ты от меня?
Но с правдой на устах, улыбкою дрожащих,
На путь с неправого пути!
Заявив таким образом о своей творческой программе, Прутков с не меньшей страстью принялся воплощать ее в жизнь. Как видно, ему особенно были по душе жанры, споспешествующие исправлению нравов, обличению порока: басни, комедии, эпиграммы... Мне, в размышлении глубоком,
Сказал однажды Лизимах:
"Что зрячий зрит здоровым оком,
Слепой не видит и в очках!"
Да и сам Козьма Прутков не был чужд умственных усилий. Публикуются его "Плоды раздумья" - свод чеканных афоризмов, среди которых и знаменитые ныне "Смотри в корень!", "Никто не обнимет необъятного", "Не ходи по косогору, сапоги оттопчешь!", а также множество других, не менее выразительных: "Первый шаг младенца есть первый шаг к его смерти", "Щелкни кобылу в нос - она махнет хвостом", "Поощрение столь же необходимо гениальному писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза", "Что есть лучшего?- Сравнив прошедшее, свести его с настоящим!". Следуя последнему афоризму, Козьма Прутков обнародовал "Исторические материалы Федота Кузьмича Пруткова (деда)", скромно объявив в предисловии: "Весь мой род занимался литературою" - и пообещав, вслед за дедовыми записками, издать записки отца и свои собственные.
Правда, таковых не появилось, но зато после его кончины почтительные потомки подробно рассказали о жизненном и творческом пути этого государственного мужа и литературного деятеля. Читатель узнал, что К. П. Прутков дослужился до высокого чина действительного статского советника и директора Пробирной Палатки, что помимо произведений изящной словесности он создавал "правительственные проекты", из которых знаменитейший - "О введении единомыслия в России", который, правда, в то время не был осуществлен.
бюст поэта, ныне хранящийся в краеведческом музее города Тамбова, а уже в наше время, несколько лет назад, скульптура Козьмы Пруткова была сооружена в брянском парке-музее имени А. К. Толстого. Можно добавить, что сочинения Пруткова цитировали Тургенев и Герцен, Гончаров и Салтыков-Щедрин. Большое стихотворение Пруткова "Осада Памбы" читают герои романа Достоевского "Село Степанчиково и его обитатели". Да и в других произведениях писателя появляется имя этого сочинителя, по определению Достоевского, "красы нашего времени"...
Таков Козьма Петрович Прутков - одно из удивительных и ярких порождений русской литературной и общественной жизни. Как известно, его самого, со всей биографией и родословной, с баснями, стихотворениями, пьесами, афоризмами, придумали поэт Алексей Константинович Толстой и его двоюродные братья - Алексей и Владимир Жемчужниковы. Свою лепту внесли и другие Жемчужниковы - Александр и Лев (он вместе с художниками Бейдеманом и Лагорио изобразил Пруткова), а также поэт Петр Ершов, автор знаменитого "Конька-горбунка".
Но совсем не простой забавой для них стал этот чиновник-поэт.
поэзии. Да, вся дружеская атмосфера большой семьи Жемчужниковых была пронизана жизнерадостностью и одновременно неприятием косного, казенного, туполобого. Существует немало историй о розыгрышах, которые устраивали братья в чиновном Петербурге. Однажды один из них, облачившись в мундир флигель-адъютанта, то есть офицера императорской свиты, объехал ночью петербургских архитекторов, передавая якобы повеление Николая I явиться наутро во дворец в связи с тем, что Исаакиевский собор провалился под землю. Его величество были весьма этой шуткой недовольны...
"Земля ж у нас богата, Порядка в ней лишь нет") стало сменяться размышлениями о творческой сути человеческой природы, о подлинных ценностях бытия. При подготовке в 1884 году первого "Полного собрания сочинений Козьмы Пруткова" Жемчужниковы рассказали, что, создавая Пруткова, они "развили в нем такие качества, которые желали осмеять публично". Прутков "перенял от других людей, имевших успех: смелость, самодовольство, самоуверенность, даже наглость и стал считать каждую свою мысль, каждое свое писание и изречение - истиною, достойною оглашения. Он вдруг счел себя сановником в области мысли и стал самодовольно выставлять свою ограниченность и свое невежество". На всеобщее обозрение и очевидное посмеяние было выставлено распространенное в российской жизни представление, что чиновник, плоть от плоти государственного механизма, обладает единоличным правом на истину, в том числе и в сферах интеллектуальной деятельности, творчества, что само по себе творческие силы парализует. "По пословице: "смелость города берет", Козьма Прутков завоевал себе смелостью литературную славу. Будучи умственно ограниченным, он давал советы мудрости, не будучи поэтом, он писал стихи и драматические сочинения, полагая быть историком, он рассказывал анекдоты, не имея ни образования, ни хотя бы малейшего понимания потребностей отечества, он сочинял для него проекты управления,- "Усердие все превозмогает!"..."
Если сам Прутков, с его, так сказать, биографическими и мыслительными данными,- сатира на нашего российского бюрократа, на тип бюрократического мышления, то "лирика" директора Пробирной Палатки пародирует те литературные формы и средства, которые с развитием поэзии износились, стали банальными и воспринимаются читателями без каких-либо эстетических переживаний, а мысли - как род ходячей морали, унылого назидания.
Но сама фигура Пруткова сослужила отечественной словесности хорошую службу. Представление о литературе как о служанке государства было доведено в его писаниях до абсурда и отныне всерьез восприниматься не могло. Самим своим существованием этот образ убеждает читателя в невозможности свести поэзию к канцелярским инструкциям, подлинное, свободное вдохновение - к исканию поощрения. Любой литературный администратор, забывавший об этом, рано или поздно оказывался в положении Пруткова. |