Формирование «эстетической критики» А. В. Дружинина
В историю русской литературы Дружинин вошел как глава школы «чистого искусства», «триумвирата» (Анненков, Боткин, Дружинин), как антагонист революционных демократов. Между тем Дружинин не был равнодушен к общественным нуждам, тем более нуждам народных слоев. Но путь осуществления идеалов цивилизации и прогресса ему виделся по-своему. Что касается литературы и искусства, то критик был убежден, что поэзия (любых времен и народов) «не могла служить одним отголоском несчастий политических и общественных», что поэзия «есть плод свободного вдохновения и усилий людей, созданных для искусства и дышащих для него одного».
Он искренне стремился обратить внимание не на прикладную, а на глубинную функцию искусства: быть светочем человеческой жизни, выражать высшие и совершеннейшие стимулы жизни, воплощенные в таких понятиях, как красота, любовь, добросердечие. Связь искусства с жизнью он рассматривал не как дидактическое воздействие на человека, а как возвышение его чувств, приобщение к прекрасному посредством духовного преображения личности. Тем более что создание истинной поэзии критик не мыслил в отрыве от родной национальной почвы: «Не для фантазий и утопий поэт рожден на свет, а для сильного труда… Для изучения быта, им избранного, он должен… сцепляться с ним всеми фибрами своего существования, любить его при всех его несовершенствах, даже отчасти быть несовершенным с ним вместе».
Стараясь доказать правоту своей позиции, Дружинин прибегал иногда к намеренно заостренным формулировкам, что давало повод его противникам обвинять критика в непонимании искусства, в прямом содействии т. н. «чистому искусству», разумея под этим творчество, лишенное не только связей с общественной жизнью, но и вообще серьезных мыслей.
«Критика гоголевского периода и наши к ней отношения» о том, что все «критические системы, тезисы и воззрения… могут быть подведены под две, вечно одна другой противодействующие теории, из которых одну мы назовем артистическою, т. е. имеющую лозунгом чистое искусство для искусства, и дидактическую, т. е. стремящуюся действовать на нравы, быт и понятия человека через прямое его поучение». Дружинин употребляет выражение «чистое искусство» для обозначения искусства свободного («чистого») от дидактической направленности, а не от содержательных начал творчества как таковых. Речь идет лишь о недопустимости влияния в форме прямого поучения.
Что касается самого влияния искусства на нравственно-духовное состояние людей, то критик в этом усматривал как раз высшее назначение художественного творчества. Но чтобы быть способным выполнить такое назначение, художник должен «очистить» свое творение от чужеродных примесей, от того, что мешает ему предаться «вдохновению», «молитвам», столь необходимым человечеству.
«скоропреходящих» вопросов жизни, разъяснение категории «вечного» в искусстве как высшей качественной меры художественных образов — вот что составляет основу эстетической теории А. В. Дружинина и его сторонников, получившей название теории «чистого искусства». «Чистое» у Дружинина не значит «бесплотное», отвлеченное искусство, лишенное каких бы то ни было земных соответствий. Чистое — это прежде всего духовно наполненное, сильное по способам самовыражения искусство, чурающееся простой фиксации малозначительных явлений и фактов. Степень духовной красоты, нравственного совершенства, явленная в произведениях искусства, отражает ту высоту, к которой должен стремиться настоящий художник, ибо он ответствен перед Богом и людьми за чистоту нравственного идеала, выраженного в его творениях.
писателя он на долгие годы был причислен к противникам реализма и даже к ниспровергателям самого Гоголя как обличителя человеческих пороков. В действительности же сегодняшний, более широкий, взгляд на Гоголя невозможен без учета того, что говорил в свое время Дружинин.
Основной тезис, который защищал Дружинин в характеристиках Гоголя, сводится к тому, что Гоголь «не есть поэт отрицания», что в своих произведениях он выступает «человеком любящим, поэтом всесторонним».
«отрицания» в том смысле, что он не ставил своей целью кого-то покарать, внушить идею о «неприглядности» социально-политических порядков в России 40-х, порождающих нравственных уродов, типа Коробочки или Ноздрева. Его целью было верное, художественно убедительное изображение аномалии человеческого духа, человеческих страстей, когда они получают беспредельную власть над ним, искажая в нем образ Божий и умертвляя все живое. Целью Гоголя было потрясти неиспорченную душу правдивым и глубочайшим изображением нравственной гибели человека, от которой нельзя спастись простым «отрицанием», потому что требуется для этого сосредоточение каждого в самом себе, уяснение общей трагедии человечества, поставившего уже душу свою на грань разрушения.
Плюшкиным и Ноздревым.
«свершившихся» ноздревых и плюшкиных, — задача, связанная со спасением души человеческой. Однако в годы Дружинина в многостороннем, многоаспектном творчестве Гоголя была выделена преимущественно одна линия — отрицание. И все гоголевское направление в русской литературе было отождествлено с острокритическим, сатирическим направлением, которое к тому же еще и противопоставлялось Пушкину. В этих условиях Дружинин был вынужден выступать с осуждением т. н. гоголевского направления, когда под ним понималось только засилие сатиры и дидактизма. В этих случаях Дружинин старался, где можно было, отделить Гоголя от его рьяных односторонних последователей, подчеркивая его генетическую связь с Пушкиным.
многосторонних и поэтических анализов ее внутренних закономерностей. Эта линия наиболее отчетливо сказалась в статье о романе И. А. Гончарова « Обломов».
«обломовщины» и выделил в ней 2 стороны: одна видимая, бытовая, так сказать, определившая реальное «место» Обломова в окружающей жизни, испорченной практицизмом. Др. скрытая, внутренняя, связанная с неприятием губительного для человека «рационализма» существующей действительности. Двусторонность житейского состояния героя не придумана критиком, она обозначена в самом романе. Добролюбов не пожелал остановиться на этом подробно, Дружинин извлек из своего наблюдения выводы, без которых сегодня нельзя оценить по достоинству реалистической глубины гончаровского романа.
«омертвел», потому что не мог удовлетвориться тем, чем так тешит себя себялюбивая посредственность. Он сникает, полагая, что лучше не жить вовсе, чем так, как живут многие его сослуживцы и знакомые, т. е. — в суете, корысти и стяжательстве, с вечной неприязнью и завистью к другим, с равнодушием к истине и красоте. Обломов, по замечанию критика, «сам не способен ни к какой деятельности», но он «не заражен житейским развратом и на всякую вещь смотрит прямо». И может быть, главный вопрос не в том, что лень и ничегонеделание сгубили человека, а в том, что бескорыстная доброта к людям пока еще не может стать в человеческом мире действенным рычагом его гармонического развития. Анализ духовной трагедии Обломова, сделанный Дружининым, подводит к подобному заключению.
Рассматривая образ Обломова как глубоко национальный характер, связанный с «почвой народной жизни», Дружинин не считал «обломовщину» только русским явлением. «По всему свету рассеяны многочисленные братья Ильи Ильича, — замечал критик, — т. е. люди, не подготовленные к практической жизни», укрывшиеся «от столкновения с нею», не умеющие и не желающие вступить в «мир волнений, к которым они не способны». Инертность составляет драму, а не злостный порок таких людей. Что касается русской «обломовщины», то при всем нашем негодовании против нее как общественного явления, она, по решительному заявлению критика, не может отождествляться с «плодом гнилости и растления», и в этом он видел большую заслугу Гончарова, сумевшего показать сложную взаимосвязь обломовских недугов с природной чистотой его натуры, сохранившимся чувством совести и правды. |
