Лучшая сатира Кантемира «О различии страстей человеческих» обращена к архиепископу Новгородскому, т. е. к Феофану Прокоповичу. По словам поэта, «содержание сатиры сей есть вопрос к вышеупомянутому архиепископу, которым требуется от него знать: для чего в людях, подобных телом и душою, столь различные находятся страсти? И по сей причине описываются разные нравы людей под вымышленными именами Хрисиппа, Клеарха, Менандра и проч.». Действительно, как и в других своих сатирах, в этом произведении Кантемир применяет для изображения чисто русских характеров условные мифологические имена. Здесь, конечно, следует видеть традицию классицизма.
Но дело не в простом подражании: чуждые русскому быту греческие и латинские имена придавали персонажам желательную автору абстрактность, обобщенность. Воздействие поэтики классицизма на эту сатиру действительно велико. Чувствуется влияние Ля Брюйера. «В сатирах III и V,- пишет исследователь творчества Кантзмира Ф. Я. Прийма,- в большей мере, чем в других сатирах... отразилось воздействие рационалистической эстетики классицизма с ее делением людей на хороших и дурных, с ее тенденцией изображать человека и его поступки в их статическом состоянии» г« Явная зависимость этой сатиры от западных классицистских образцов не лишила ее теснейшей связи с русской действительностью. Быт московских дворян и купцов, отлично известный Кантемиру, наблюдался и живописался им с поразительной зоркостью и вниманием.
Четвертая сатира «О опасности сатирических сочинений», по-видимому, навеяна нападками, которым мог подвергнуться за свою сатирическую деятельность смелый обличитель. О таких нападках и идет речь в начале этой сатиры, содержащей также интересные биографические сведения. В частности, Кантемир так характеризует свою предрасположенность к обличительному роду поэзии:
Сколько ногти не грызу и тру лоб вспотелый,
А как в нравах вредно что усмотрю, умняе
Сама ставши, под пером стих течет скоряе.
И что чтецов я своих зевать не заставлю:
Проворен, весел спешу, как вождь на победу,
Или как поп с похорон к жирному обеду.
Автор с сожалением вспоминает, что прежде с увлечением писал в несерьезном (как он теперь полагает) жанре интимной лирики:
Шуток тех минулося время, и пристало
Уж мне горько каяться, что дни золотые
Так непрочно стратил я, пиша песни тые.
Предполагая закончить этим произведением цикл своих «нумерованных» сатир, Кантемир счел нужным высказать здесь свой непоколебимый принцип - продолжать писание сатир, несмотря на все трудности. Сатира, «Н а человеческие злонравия вообще», «писана...,- как говорится в примечаниях к ней,- разговором меж Сатиром и Периергом, то есть любопытным». Таким образом, Кантемир вновь обращается здесь к диалогической форме. Это дает ему возможность излагать события от имени фантастического рассказчика Сатира и, благодаря необычной точки зрения, отстранить изображаемое. Лицемерие, двоедушие и пьянство становятся здесь предметом обличения. Очень ярки нарисованные сатириком картины всеобщего пьянства в городе в «день свят Николаю» и сцена потасовки в доме Милона- тихого, на людях и шумливого и драчливого в своей семье. Поэт приходит к пессимистическому философскому обобщению:
Бессчетных страстей рабы! От детства до гроба
Самолюбье и вещей тщетных гнусна воля;
К свободе охотники - впилась в вас неволя.
Час мал пробыть на одном мысль ваша не знает.
То богатство ищете - то деньги мешают,
Не знаете сами, что хотеть...
Все эти замыслы поэта, показавшегося правительству Анны Иоанновкы слишком вольномыслящим, не осуществились. Он был направлен за границу как в почетную ссылку, вероятно, и в результате происков многочисленных читателей рукописных текстов сатир. Нередко эти читатели узнавали в персонажах сатир себя и, конечно, стремились отомстить разоблачителю. Не случайно так категорически заканчивается пятая сатира: «Исправит горбатых могила».
И вот в сатире «О истинном блаженстве» Кантемир рисует идеал спокойной жизни в стороне от общественной борьбы и бурных страстей. Знаменательно уже начало этого произведения: «Тот в сей жизни лишь блажен, кто малым доволен». Тщета всех человеческих помыслов и побуждений - вот пафос шестой сатиры, написанной в 1738 г. Горацианский идеал золотой середины, счастья в личной жизни последовательно развивается здесь поэтом. Содержание приобретает здесь обобщенный, философский характер.
Человек счастлив,
Непрерывно переносится от мысли к мысли.
И не знает, чего оно хочет и чего не хочет.
То, что сегодня оно ненавидит, завтра оно желает.
Если даже «неведом дни кончал и по смерти остался забыт
Кантемир, очевидно, чувствовал недостаток логики в композиции сатиры, недостаточную мотивированность перехода от рассуждений об относительности старческой мудрости к теме воспитания юношества. Таким образом, поэт все-таки остался неудовлетворен композицией своего творения и сослался на то, что его «стишки» «в забаву писаны». Но тема воспитания юношества, поднятая здесь Кантемиром, станет одной из главных тем просветительной литературы XVIII столетия в России и пройдет через произведения Новикова, Фонвизина и Радищева. | 
