Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья...
Пушкин пробовал выхлопотать разрешение на поездку в Западную Европу или хотя бы в Китай, Был получен отказ. Заметно охладевали к поэту его светские знакомые. И вот Пушкин получает согласие на повторное свое предложение Гончаровой.
По случаю помолвки с Натальей Гончаровой Пушкин ходатайствовал у царя разрешение на печатание своего « Бориса Годунова » . Правительство одобрило намерение Пушкина сделаться семьянином. « Бориса Годунова » разрешили напечатать, однако под личную ответственность автора.
Отец поэта определил во владение сыну деревню Кистеневку, поблизости от Болдина. Пушкину пришлось выехать для устройства своих дел в Болдино. После того как поэт вступил во владение деревней он мог уехать в Москву, к любимой невесте, но его задержала холера. Он застревает в Болдине и проводит там ту самую осень, которая, как горный кряж с целым рядом отдельных вершин, возвышается в его творчестве.
Пушкин не знал, что делать, думая о Москве и о невозможности свидеться с невестой, но он отлично знал, что вообще надо делать, и фактически трудился каждый день не покладая рук, трудился с таким напряжением, как, может быть, никогда.
Если мы сделаем простой список того, что и когда было им написано, то есть закончено, в осень 1830 года, то этот перечень будет красноречивее всяких объяснений.
Приехал в Болдино Пушкин 3 сентября, а 9-го уже закончил «Гробовщика», 14-го «Станционного смотрителя», 20-го «Барышню-крестьянку», 25-го - девятую главу «Евгений Онегин»; между 5 и 10-м написан «Домик в Коломне», между 12 и 14-м - «Выстрел», 20-го окончена «Метель», 23-го - «Скупой рыцарь», 26 - го - «Моцарт и Сальери», и в октябре же окончено «Путешествие Онегина», 4 ноября окончен «Каменный гость», и в ноябре же написан «Пир во время чумы». За эти болдинские месяцы был создан поэтом ряд исключительно сильных лирических стихотворений.
из стихотворений, написанные тогда же. Это становится понятным, если вспомнить, что жестокая холера охватила страну.
Однако присущее поэту мужество и здесь не изменяет ему: не темы владеют поэтом, а поэт владеет темами. В «Гробовщике» все ужасы оказываются простой фантазией подвыпившего героя рассказа, а в «Пире во время чумы» дана такая сила упоения жизнью, что она заставляет преодолеть даже самое сознание близости смерти:
Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья -
Бессмертны, может быть залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
Чтобы подобное ощущение не было результатом простого нервного подъема, явствует хотя бы из того, что оно было знакомо и совсем юному Пушкину. Так, в лицейском «Послании к Юдину» (1815) встречаем строки, заключающие ту самую мысль, слитую в одно целое с чувством, которую мы только что привели из гимна чуме. Вот эти юношеские строки:
Питомец муз и вдохновенья,
Находит в сердце наслажденья
И на пути грозящих бед.
О чем же они говорят? Все о том же: не только об утверждении борьбы с «грозящими бедами», но и о том высоком наслаждении жизнью, которое дает эта борьба. | 
