Революционная эпоха всегда рождает новых людей. В этом отношении Февраль 1917 г. не был исключением, положив начало карьере многих ярких политиков. Но и на этом фоне выделяется человек, который, можно сказать, стал символом восьми месяцев, прошедших с февраля по октябрь. В таковом качестве он остался в памяти многих. Достаточно вспомнить известные строки С. Есенина:
Свобода взметнулась неистово.
И в розово-смрадном огне
Тогда над страною калифствовал
Керенский на белом коне [1].
Этот человек, Керенский, заслуживает того, чтобы приглядеться к нему более внимательно. Вообще о нем написано много, однако со страниц большинства работ, изданных в советское время, он предстает в карикатурном виде и не иначе как в женском платье [2]. Лишь в последние годы на смену этому приходят более взвешенные оценки, и не случайно в названиях статей, посвященных Керенскому, все чаще фигурируют слова “феномен” и “загадка” [3].
Действительно, взлет Керенского иначе как феноменальным не назовешь. В 36 лет, возраст для политика младенческий, он стал главой правительства огромной страны, почти диктатором. Преклонение перед ним приобрело кликушеские формы. Маяковский не погрешил против истины, когда писал:
Узнавши, кто и который,-
Толпа распрягала моторы!
Взамен лошадиной силы
Сама на руках носила! [4].
Журнал “Республика”, первый номер которого, опубликованный в сентябре 1917 г., был специально посвящен Керенскому, вышел с эпиграфом: “Его, как первую любовь, России сердце не забудет” [5]. Но загадка и состоит в том, что спустя считанные месяцы Россия вспоминала свою первую любовь с ненавистью или, в лучшем случае, с презрением. В данном случае говорить можно именно о России, ибо чувства эти объединяли и красных и белых.
Дата и место рождения Керенского неизбежно заставляют вспомнить другого знаменитого уроженца Симбирска. Но с Владимиром Ульяновым Керенский знаком не был, - слишком велика была разница в возрасте, хотя помнить его помнил. “Знаю только, - говорил Керенский в старости, - что он нравился девчонкам, хотя был и невысокого роста, но красивый. Две соплячки - мои сверстницы - были влюблены в него” [6]. Керенский и Ленин не встречались никогда, даже в 1917 г., разве что могли видеть друг друга издали.
Отец Керенского - Федор Михайлович, был директором симбирской гимназии, а в 1889 г. повышен в должности и назначен главным инспектором училищ Туркестанского края. Здесь, в Ташкенте, прошла юность Керенского. Родители откровенно баловали старшего сына (в семье было еще три дочери и младший сын Федор), предрекая ему великое будущее, вплоть до того, что школьные его дневники сохранялись “для истории”. Александр отвечал им нежной любовью. Опубликованные ныне его письма к родителям способны вызвать самые трогательные чувства [7].
Среди пристрастий, проявившихся у Керенского в годы учебы, нужно выделить тягу к сцене. Гимназистом 6-го класса он сыграл Хлестакова и, как говорили, весьма успешно. В качестве курьеза можно упомянуть, что роль Добчинского в том же спектакле сыграл гимназист Ульянов (разумеется, однофамилец) [8]. Увлечение театром не мешало Керенскому учиться. Гимназию он закончил с золотой медалью и уехал в столицу, где поступил в Петербургский университет. Сначала он остановил свой выбор на истории, был в числе учеников знаменитого профессора Платонова, но, видимо, прагматические соображения взяли верх, и заканчивал он курс уже по юридическому факультету. Свою профессиональную карьеру помощник присяжного поверенного Керенский начал как раз в канун первой российской революции.
В полицейских досье фамилия Керенского впервые появляется в январе 1905 г. как одного из подписавших заявление протеста против ареста ряда представителей радикальной столичной интеллигенции. В декабре того же года при обыске у Керенского были обнаружены эсеровские прокламации, запрещенная множительная техника и заряженный револьвер [9]. Керенский был арестован, три месяца провел под стражей, но за недостатком улик выпущен на свободу. Впрочем, и позднее он продолжал оставаться под негласным надзором полиции, фигурируя в отчетах филеров под кличкой “Скорый”.
и дело туркестанской организации социалистов-революционеров. В 1912 г., когда по стране прогремело известие о Ленском расстреле, Керенский сам поехал на ленские прииски, где провел самостоятельное расследование. Итогом его стала брошюра “Правда о Лене”, немедленно после выхода конфискованная полицией.
Выступления на политических процессах создали Керенскому известность и способствовали его избранию в IV Думу. В парламент он попал от города Вольска Саратовской губернии, для чего купил там за 200 рублей дом, превратившись в вольского домовладельца. В Думе Керенский быстро стал одним из самых популярных ораторов. Но пик его карьеры приходится все-таки на 1917 год. В первом составе Временного правительства он министр юстиции, с мая - военный министр, с июля - министр-председатель, а с августа еще и верховный главнокомандующий.
Какие же качества позволили Керенскому пробиться на вершину власти? Поначалу лидеры крупнейших фракций в Думе относились к Керенскому с оттенком снисхождения, как и к возглавляемой им трудовой группе. Но то, за кем пойдут бессловесные трудовики, нередко определяло итоги голосования, и думские вожди сами не заметили, как оказались в зависимости от Керенского. Уже с начала 1916 г. его имя фигурирует во всех политических комбинациях, обсуждавшихся в парламентских кулуарах. Поэтому появление его в первом составе Временного правительства не было случайным, хотя занятый им пост министра юстиции поначалу не выглядел чем-то весомым.
Брусиловым против военного министра Гучкова, а затем с легкостью отдав Брусилова на растерзание общественному мнению. Однако при этом стратегическое мышление у Керенского, похоже, осутствовало. Он плохо видел уже на два шага вперед, не умел выделить главную цель и бросить все силы на ее достижение.
Заняв пост главы военного ведомства, Керенский положил начало череде министров-дилетантов. Гучков хотя бы по должности председателя военной комиссии Думы имел какое-то касательство к армии, Керенский же даже военного ценза не отбывал. Да и будучи министром юстиции, в текущих делах он разбирался слабо, ибо как адвокат хорошо ориентировался только в уголовном уложении. Но Керенский и не был ни специалистом-профессионалом, ни администратором. Он был прежде всего политиком и в таковом качестве без особой разницы мог руководить хоть внешними сношениями, хоть министерством земледелия.
В управленческих структурах дореволюционной России политиков не было, были лишь чиновники разных рангов. Чиновнику не обязательно нравиться публике, а для политика это чаще всего необходимое условие. Надо отдать ему должное, Керенский нравиться умел.
Все современники отмечают его выдающийся ораторский талант. Английский дипломат-разведчик Р. Локкарт, человек далеко не восторженный, называл Керенского одним из величайших ораторов в истории [10]. Однако странно: опубликованные речи Керенского абсолютно не производят впечатления. В них нет ни убеждающей логики, ни эффектных риторических приемов. Видимо, дело было не в содержании, а, так сказать, в “манере исполнения”. Американская журналистка Рета Чайлд Дорр так описывала выступления Керенского: “Он слишком взвинчен на трибуне, дергается, бросается из стороны в сторону, делает шаги назад и вперед, теребит свой подбородок... Все его жесты импульсивны и нервозны, голос довольно пронзителен” [11]. Со стороны это могло бы показаться странным и даже смешным, если бы не те овации, которыми, как правило, провожал Керенского зал.
Сенатор С. В. Завадский, знавший Керенского по министерству юстиции, полагал, что его ораторские способности более воздействовали не на ум, и даже не на чувства, а на нервы слушателей [12]. Выступая, он заводил не только аудиторию, но и самого себя. На Государственном совещании в августе 1917 г. в качестве гостей присутствовала делегация американского Красного Креста. Речь Керенского (в которой они не поняли ни слова) произвела на американских врачей впечатление того, будто бы оратор говорил под влиянием наркотиков, действие которых закончилось прежде, чем он завершил выступление [13]. Всплески нервной энергии чередовались у Керенского с неизбежными срывами, и не случайно о премьере ходили слухи, что он нюхает то ли эфир, то ли кокаин.
о намерении Керенского развестись с женой с тем, чтобы жениться на одной из царских дочерей.
округом генерал П. А. Половцев. Когда в июне 1917 г. новый военный министр задумал организовать в Павловске смотр местного гарнизона, Половцев убедил его в том, что объезжать строй нужно непременно верхом. Керенскому подвели огромного белого коня, на котором некогда ездил царь. “Он взгромоздился в седло и, взяв в руки мундштучный повод с одной стороны и трензельный с другой, поехал по фронту, в то время как один конюх следовал пешком у головы лошади, по временам давая ей направление, а другой бежал сзади, вероятно с целью подобрать Керенского, если он свалится. Рожи казаков запасной сводно-гвардейской сотни не оставили во мне никаких сомнений относительно впечатлений, произведенных объездом” [15]. На следующий день в столице заговорили о том, что Керенский метит на трон.
Все эти слухи не имели под собой ни малейшего основания, хотя Керенский сам шутил по поводу того, что его подпись “А. К.”напоминает вензель “Александр IV”. Дело было в ином - уж слишком Керенский любил театральные эффекты и атрибутику: парных адьютантов, флаг над Зимним дворцом, который опускался, когда премьер находился в отъезде. Это было глубоко заложено в его характере, и не случайно одно из писем к родным юный Саша Керенский подписал “будущий артист Императорских театров”.
Как талантливый артист, Керенский не только умел, но и любил нравиться, причем эта любовь подчас принимала характер болезненной страсти. Буквально за несколько дней до большевистского переворота он с гордостью сообщил своим коллегам по кабинету министров: “Знаете, что я сейчас сделал? Я подписал 300 своих портретов” [16]. Как артисту ему льстила популярность, как политик он принимал ее за искреннюю поддержку и просчитался в этом.
Короля, как известно, играет свита. Началу стремительного восхождения Керенского невольно способствовали его коллеги-думцы. Крушение монархии ввергло большинство из них в растерянность, в то время как Керенский (обладавший некоторыми связями в революционных кругах) воспринял происшедшее как уникальную возможность заявить о себе. Позднее В. В. Шульгин вспоминал об этом: “Он рос... Рос на начавшемся революционном болоте, по которому он привык бегать и прыгать, в то время как мы не умели даже ходить” [17]. Думские политики безропотно признали Керенского лидером и, хотя позднее раскаивались в этом, изменить уже ничего не могли.
чего-то страшного. Надежды же на лучшее постепенно стали отождествляться с Керенским. Иллюстрацией таких настроений может служить стихотворение, присланное некой дамой из Моршанска в редакцию одного из столичных журналов:
Какое славное лицо,
И стало на душе легко -
Анархии не будет боле [18].
Эти строки могут показаться наивными и смешными, но они, несомненно, искренни.
все заметнее. Один из участников Государственного совещания, слышавший выступление Керенского, после этого говорил: “Я редко видел человека, который бы так старался доказать свою силу и вместе с тем оставлял такое яркое впечатление безволия и слабости” [19].
Позднейшая всеобщая ненависть к Керенскому имела основанием несбывшиеся надежды. В памяти большинства он остался как калиф на час (вспомним, у Есенина - “тогда над страною калифствовал”), человек, разваливший Россию, приведший к власти большевиков. И лишь немногие, те, кто сохранил память об “эпохе надежд”, не предали поруганию ее главного героя.
Поэт Л. Каннегисер, расстрелянный позднее как убийца М. Урицкого, летом 1917 г. был личным секретарем Керенского. В одном из своих стихотворений той поры он, словно предчувствуя будущее, писал:
Тогда у блаженного входа,
В предсмертном и радостном сне
Я вспомню - Россия. Свобода.
Список литературы
2. См., например: Сверчков Д. Ф. Керенский. Л., 1927.
3. Голиков Д. Г. Феномен Керенского //Отечественная история. 1992. № 5; Колоницкий П. И. Загадка Керенского //Звезда. 1994. № 6; Старцев В. И. Керенский: шарж и личность //Диалог. 1990. № 16.
4. Маяковский В. Соч. Т. 5. М., 1973. С. 112.
5. В-ий В. А. Ф. Керенский. Пг., 1917. С. 3.
6. Минковский А. Премьер и Елена //Родина. 1989. № 3. С. 71.
7. “Будущий артист Императорских театров”. Письма Александра Керенского родителям //Источник. 1994. № 3.
8. Данилов Е. Исчезнувшая семья: Керенские в Туркестане //Звезда Востока /Ташкент/. 1991. № 9. С. 83.
9. Александр Федорович Керенский: по материалам Департамента полиции. Пг., 1917. С. 6.
11. Чайлд Дорр Р. Человек-загадка или политический фокусник? //Учительская газета. 1994. 12 апреля. С. 23.
12. Завадский С. В. На великом изломе //Архив русской революции. Т. 11. Берлин, 1923. С. 33.
14. Возможно, разговор об этом пошел в результате того, что девичья фамилия матери Керенского была Адлер. См.: Шимонек Е. Керенские и Симбирск //Отечественные архивы. 1994. № 2. С. 102.
15. Половцев П. А. Дни затмения. Париж. Б. г., С. 63.
16. Кроль Л. А. За три года. Владивосток. 1921. С. 20.
17. Шульгин В. В. Годы. Дни. 1920. М., 1990. С. 443.
18. Летопись /Петроград/. 1917. № 5. С. 153.
19. Шидловский С. И. Воспоминания. С. 312.
20. Судьба и стихи Леонида Каннегисера //Наше наследие. 1993. № 3. С. 95.
|
